Советские секреты

(продолжение)

Был у нас еще один случай лишения допуска.

Начну с предыстории.

Я начал работать в «Электроавтоматике» осенью 1970 года. А в конце лета 1972 года в отделе появились новые для меня люди, причем «старожилы» всех этих людей хорошо знали. Оказалось, что это сотрудники нашего отдела, и все это время они находились в Египте и занимались техническим обслуживанием наших изделий. А в июле президент Египта Садат выслал 20.000 советских «советников», так что пришлось и нашим вернуться домой. Трое из них были курящие, я с ними познакомился в пресс-центре (они были из других лабораторий). Примерно мои ровесники, отличные специалисты. Мы с ними часто болтали на разные темы, в «пресс-центре» проводили, когда не было запарки на работе, часа полтора в день. Но о работе в Египте они никогда не рассказывали, а я не спрашивал. Понятно было,  что они давали подписку о неразглашении. Но известно было, что двое, вернувшись, купили сразу кооперативные квартиры, а третий, у которого квартира была, купил «Волгу».

Был еще четвертый «побывавший». Он не курил, так что я его практически не знал. Узнал только, когда нас опять-таки погнали на собрание в конце дня. Собрание было посвящено этому «четвертому». Как выяснилось, он привез из Египта не только деньги, но и гонорею. Первоотдельщик потребовал от него исповеди, и тот признался, что вступил в Египте в самые натуральные сношения с иностранцами – с женщиной с пониженной социальной ответственностью. О последствиях он узнал уже дома (их выслали из Египта в течение нескольких часов), видимо, обратился в КВД, а врач, выяснив кто он и откуда, видимо, доложил органам (сразу вспоминается соответствующий эпизод из «17 мгновений»). Так или иначе, но все это всплыло. Начальство и первоотдельщик клеймили его, выступали с гневным обсуждением и какие-то холуи-общественники. Но общего осудительного голосования опять-таки не было. И правильно.

Когда мы расходились с собрания, я услышал, как кто-то из мужиков у меня за спиной мечтательно сказал: «Говорят, негритянка была…»   

А по поводу подписки о неразглашении вспомнилась еще одна невеселая история. Приятельствовал я в «Электроатоматике» с Юрой Евдокимовым. Он был на лет на 5-6 старше меня, давно работал в лаборатории, так что я с ним и по работе советовался, и нерабочих интересов у нас много общих было, начиная с общей любви к Фолкнеру; такое не часто встречалось и способствовало сближению родственных душ. И выпивали множество раз, и разговаривали, выпивши, о разном.

А потом, 1 января 1991, я уволился из «Электроавтоматики», и связь с коллегами оборвалась. И с Юрой я случайно встретился на улице где-то в районе 2000 года. Ему тогда, стало быть, было чуть больше 60, но постарел он за 10 лет, что мы не виделись, страшно. Просто старик – вместо былого красивого, энергичного мужчины, каким я его знал раньше. Пообщались, как всегда в таких случаях решили, что нужно бы нормально встретиться, но, в отличие от большинства случаев, действительно встретились. Было и вправду взаимное желание, и в итоге Юра пришел к нам в гости. Видно было, что в новую жизнь он не вписался, жилось им с женой явно не очень. Когда разговорились, Юра оживился, стал похож на прежнего. Но все равно видно было, что со здоровьем у него плохо, выглядел он больным. И вот только тогда он рассказал, что когда много лет назад служил в армии, его часть участвовала в ликвидации последствий тяжелейшей радиационной аварии на химкомбинате «Маяк» в закрытом городе Челябинск-40. С них потом взяли подписку о неразглашении, о которой Юра не забывал, даже выпив. Теперь не было той страны, в которой он давал подписку, он понимал, что его жизнь подходит к концу, и бояться ему было больше нечего. Так что рассказал, как это было, сказал, что все его сослуживцы, с которыми он поддерживал связь, уже умерли. А вскоре я узнал от своего прежнего коллеги о смерти Юры.