25 лет и 10 месяцев назад, 21 ноября 1984 года, я был на футболе, на матче последнего тура чемпионата СССР, «Зенит» - «Металлист» Харьков. Это был невероятно важный матч. В случае победы «Зенит» становился чемпионом, независимо от исхода остальных матчей. Впервые в истории. Этого дня не дождались многие поколения ленинградских болельщиков. Был конец ноября, и матч проводился в спортивно-концертном комплексе имени Ленина, расположенном недалеко от станции метро «Парк Победы». В зале было около 25 тысяч мест, а желающих побывать на историческом матче – сотни тысяч. Не помню уже, как мне удалось раздобыть билет, но удалось. «Зенит» победил 4:1 и стал чемпионом. Зрители, и я в том числе, были счастливы. Но я пишу этот текст не о футболе.

После матча основная часть этих 25 тысяч зрителей двинулась к метро. Естественно, было много поддатых. У входа в метро собралась огромная, разгоряченная толпа – и началась давка. Слава богу, среди зрителей              практически не было женщин и детей, и обошлось без жертв. Но я, так уж получилось, оказался в гуще этой толпы, и было страшновато. Хотя реально ничего страшного не произошло, слегка помяли, но вид «тупой, бессмысленной толпы»  запомнился надолго.

Так случилось, что шесть лет спустя, летом 90-го года я снова оказался около СКК. Там, на площади, проходил «демократический» митинг. Народу было побольше 25 тысяч, и на митинге-то было немало женщин – детей вроде не было. Когда митинг закончился, все опять же двинулись к метро, причем все разом – со стадиона выходят постепенно. Когда толпа добралась до метро, все было по-другому. Никакой давки, люди стояли спокойно, улыбаясь друг другу, общаясь между собой. Женщин пропускали вперед. Тогда я ощутил разницу, о которой раньше только читал, – между стихийной толпой и таким же количеством людей, которые не образуют толпу, а каждый остается человеком. Очень это был радостно. Это вообще было время радости, с 1989 года, с первой свободной предвыборной кампании, когда мы на работе открыто печатали листовки, и никакой первый отдел не возникал против недозволенного использования множительной техники, потом мы выходили на улицу в пикеты, агитируя за «демократических» кандидатов, раздавая листовки прохожим. Листовки не приходилось навязывать, люди с удовольствием их брали – и все улыбались друг другу. И потом, в понедельник после выборов, когда по радио стали объявлять первые результаты, и мы услышали, что безвестные доселе младшие научные сотрудники и инженеры победили секретарей обкомов, это было счастье. Был не по-мартовски теплый, солнечный день, мы шли группой единомышленников с работы к метро, расстегнув пальто, оживленные, счастливые. Потом, по мере того, как развивались события в стране, ощущение счастья потихоньку ослабевало, пока не пропало совсем. Но еще оставалась надежда, что этот страшноватый переходный период кончится, и что переход этот ведет к нормальной жизни.

После президентских выборов 2000 года, которые прошли в тот же день, что выборы 1989 года – 26 марта, -не осталось и надежды. Лишь горечь и безнадежность.