Наше все 

Сегодня утром, когда традиционно гуляли у моря, поймал себя на том, что в фоновом режиме вспоминаю и анализирую рифмы Пушкина из хрестоматийных строчек, что «на слуху». Поймав – удивился – с чего вдруг. Удалось восстановить логическую цепочку. Сегодня в воздухе необычно большое число каких-то мелких мошек. Они донимали нас всю дорогу. И не только нас – все встречные отмаливались от них. Из-за этих мошек мне пришло на ум пушкинское «Ах лето красное, любил бы я тебя…», отсюда произошел естественный переход к любимой пушкинской осени (как мы ждем осени, пока тянется бесконечное израильское знойное лето).

Вспомнил «И каждой осенью я расцветаю вновь» - и тут зафиксировались рифмы «вновь – любовь» и «холод – молод». Подумал, что сегодня эти рифмы кажутся совершенно заезженными,  и любопытно, какими они казались современникам Пушкина. Тогда явно не было такого количества стихов, так что у читателей тогдашних эти рифмы, наверно, еще не набили оскомину.

Тут я стал вспоминать по лежащим на поверхности памяти строчкам другие рифмы Пушкина – и даже на нескольких примерах поразился их многообразию. Кто видел фотографии перечирканных черновиков Пушкина, знает, что он работал над стихами очень серьезно, так что пресловутая пушкинская «легкость» - это видимость, создаваемая упорным трудом. Поэтому не думаю, что у Пушкина наберется много «случайных» рифм – когда поэт берет для рифмы первое попавшееся слово, чтобы получилось складно.

Да, у Пушкина много классических рифм; в толковом словаре Ушакова в качестве примера использования слова «чеканный» приводится выражение «Чеканные пушкинские стихи». Это трюизм. Но если бы Пушкин писал только «чеканные» стихи, он не был бы нашим всем. Пушкин не укладывается в схемы. Возьмем первую строфу «Евгения Онегина», которую все наверняка помнят.

Вполне «чеканные» рифмы – «правил – заставил», «ночь – прочь», «наука - скука». И тут же откровенно, как мне представляется, хулиганское по тем временам «занемог – не мог». Сельвинский примерно про такую рифму написал «Это все равно что рифмовать «пальто и полупальто». Но Сельвинский-то написал это, критикуя какого-то своего бездарного студента-заочника, который срифмовал по простоте душевной, а Пушкин наверняка понимал, что делает.  Если учесть, что дальше в этой строфе идет совсем уж немыслимое «себя – тебя», то, мне кажется, что «наше все» почти на два века предвосхитило умение троллить. Пушкин троллит читателя, играя с ним в поддавки, провоцируя возмущение хранителей чистоты (чеканности!) стиха. Здесь это сделано в неявной форме, но Пушкин делал это и открыто –

 

И вот уже трещат морозы

И серебрятся средь полей...

(Читатель ждет уж рифмы розы;

На, вот возьми ее скорей!)

 

Пушкин был свободный человек. Он мог на вопрос Николая «Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял ли бы ты участие в 14 декабря?» ответить «Неизбежно, государь». Он мог написать «Гавриилиаду», хотя богохульство в ту пору считалось серьезным преступлением, можно было даже не в ссылку, а в тюрьму угодить. И рифмовал он, как хотел, не считаясь с нормами русского литературного языка, тем более, что и нормы-то эти он, собственно, сам и создавал (Пушкин – основоположник русского литературного языка – еще один трюизм). «На холмах Грузии» - все знают. И я знал с детства, но только сейчас обратил внимание на рифму «мгла – светла». Такую рифму вполне могли бы использовать молодые любители ассонансных рифм во второй половине 20 века. Скажем, Рождественский. А Пушкин писал «На холмах Грузии» почти на полтора века раньше.  

Сомневаюсь, что кто-то будет помнить Рождественского через полтора века (кроме литературоведов, занимающихся советской поэзией, если таковые к тому времени будут существовать). А Пушкина помнят почти что через уже 200 лет после его смерти, и, думаю, будут помнить, пока в России существует настоящая литература.

А пока у участников игры «Что, где, когда» есть такое правило: «Если не знаешь , что отвечать,  отвечай «Пушкин». Максимальная вероятность, что окажешься прав по сравнению с любым другим ответом. Потому что Пушкин – и правда, наше все.