Мысли по поводу Фауста Гете

 В детстве меня не ограничивали в чтении. В смысле – ничего не запрещали. Мама иногда рекомендовала мне что-то прочитать, иногда советовала прочитать что-то позднее, говорила, что тогда я лучше пойму. Рекомендации ее практически всегда оказывались верными. Рекомендованные книги оказывались интересными, а не рекомендованные – скучными.

Но запретов не было. Да и бессмысленно было запрещать – я лет с пяти оставался дома один, пока родители на работе были, так что захотел бы – все равно бы прочитал.

Не помню, советовала ли мне мама повременить с «Фаустом» Гете, но я его прочитал лет в 12. Наверно, рано было. «Фауст» мне показался скучным. Правда, когда пробовал перечитать в более зрелом возрасте, ничего не изменилось. Может, уже было предубеждение.

Но одно место в «Фаусте» меня впечатлило и в 12 лет.

В начале пьесы происходит длинный диалог между Господом  и Мефистофелем, и есть там такое место:

 

Господь:  Ты знаешь Фауста?

Мефистофель: Он доктор?

Господь: Он мой раб.

 

Я тогда не мог сформулировать свое впечатление, но чисто эмоционально оценить презрительное высокомерие Господа все же смог.

Сегодня попробую сформулировать.

У Господа отношение к людям как у типичного рабовладельца (что и неудивительно, если вспомнить, когда появился Ветхий Завет). Для него у человека нет личности, он – «говорящее орудие» своего господина. Над ним можно ставить любые опыты, мучить и смотреть, как он реагирует, можно просто убить – одного, или тысячи, или всех, за исключением одной семьи – в городе, как в Содоме, или вообще на Земле, как при великом потопе. Всех поголовно все-таки нельзя, надо кого-то оставить на развод, без аудитории богу явно надоело, пока он в виде духа носился в темноте над водами. При этом человек-то был создан по образу и подобию божьему, так что, презирая человека, испытывая к нему к отвращение, убивая его, бог  презирает и убивает как бы самого себя. Явная клиника, которая объясняет и непоследовательность, и бессмысленную жестокость.

Неудивительно, что жить в атмосфере постоянного страха и ненависти не всем нравилось, так что появились христиане, которые придумали бога-сына, который их любит. Что характерно, бог и сына убил, примерно как царь Петр царевича Алексея, – за несоблюдение отцовских заветов. Хотя легко мог бы эффектно спасти в последний момент, как Исаака, вспомнив притчу о блудном сыне. Сын-то продемонстрировал полную покорность, почтительно молил о пощаде, при этом  соглашался безропотно на любой вариант. То есть полностью разоружился перед господом. Но не пожалел бог сына, слишком, видно, зол был. Убил. Потом, правда, видимо, все-таки одумался, воскресил. Но с Земли убрал, чтобы не мутил народ. Однако, видимо, не учел, что людям хочется, чтобы их любили, и память о сыне сохранится.

Несколько примирил меня с богом Бернард Шоу. В его пьесе «Дом, где разбиваются сердца» очень симпатичный мне капитан Шатовер  говорит «Я не могу долго переносить ни мужчин, ни женщин». А ему в пьесе 87 лет. Можно представить себе как осточертели мужчины и женщины богу, который на тысячи лет старше. Правда, Шатовер убивать никого не собирается и в конце пьесы вообще женится на 18-летней девушке, но кто знает, до какой степени усилилась бы его мизантропия за пять тысяч лет, проживи он столько. Так что бога тоже можно понять. И свихнуться, наблюдая за происходящем на Земле, совсем несложно.