С некоторым изумлением прочитал на сайте 9-го канала израильского телевидения:

Израильские ученые доказали: древние евреи воскуряли марихуану

Древнее поселение Тель-Арад расположено в десяти километрах от современного Арада. <…>

Именно там найдено святилище, известное как "Дом Бога", первый известный еврейский алтарь на территории Израиля. <…>

Одним из главных открытий Тель-Арада стал храм, выполненный как уменьшенная копия Храма Соломона в Иерусалиме, описанного в книге Царей в Торе.

Около полувека назад на раскопках в этом комплексе археологи обнаружили два алтаря – большой и малый, они же северный и южный. Алтари представляют собой известняковые монолиты, на верхнем конце которых было найдено темное вещество непонятного происхождения.

<…> …Ученые провели повторный анализ с применением самых современных методов. При лабораторном изучении соскоба с малого алтаря выяснилось, что в нем наличествуют остатки каннабиноидов, таких как тетрагидроканнабинол, каннабидиол и каннабинол. Проще говоря, на алтаре сжигали соцветия конопли. Результаты исследования опубликованы на сайте Тель-авивского университета.

Поскольку храм был уменьшенной копией иерусалимского, ученые предполагают, что и в столице иудейского царства при жертвоприношениях могла применяться конопля в качестве "бодрящего" средства для жрецов.

<…>

Судя по всему, жрецы прекрасно знали о дурманящих свойствах этого растения и жгли его именно в наркотических целях.

(https://www.9tv.co.il/item/14462).

Так что в определенном смысле древний иудаизм представлял собой иудаизм с человеческим лицом.

Если бы нынешние жрецы восстановили эту древнюю мудрую практику, это привлекло бы в синагоги толпы светской молодежи. И в традиционно «левом» Тель-Авиве правые религиозные партии одержали бы на выборах сокрушительную победу за счет голосов этой самой молодежи. И не только молодежи. К примеру, я, хоть и никак не «левый», но будучи убежденным атеистом, являюсь при этом и убежденным сторонником легализации марихуаны. Так что даже я задумался бы, за кого голосовать.

Воображаемая поездка в Ленинград

Четырнадцатый год пошел, как мы уехали из Ленинграда. При всей моей нелюбви к Ленину и к советской власти, этот город остался для меня Ленинградом. Петербург (тем более Санкт-Петербург) для меня звучит искусственно, тяжеловесно, а «Питер» я ненавижу с юных лет – из-за историко-революционных фильмов с «Питером» и «питерскими рабочими». Согласился бы на Петроград, но кто ж меня спросит.

С тех пор я в Ленинграде не был и вряд ли побываю там когда-нибудь. Приезжать «основательно» скажем, на неделю, просто не хочется. Не представляю, что делал бы там столько времени. Хотя на один день – съездил бы. Без багажа. Чтобы прилететь рано утром, за день обойти и объехать самые любимые и памятные места, вечером посидеть с немногими оставшимися друзьями, а ночью улететь обратно.  Ехать на один день как-то непривычно, странно. Но – может быть, когда-нибудь.

Что бы я хотел посмотреть?

Смольный собор. Для меня этот собор – самый прекрасный в мире, хотя все-таки довелось поездить на старости лет и посмотреть на разные знаменитые соборы. Но ни один, даже самый замечательный, не показался мне таким прекрасным, как Смольный. Хотя это, конечно, субъективное.

Шесть лет, с пятого класса, я ходил в школу, расположенную недалеко от Смольного, на улице с отвратительным названием «Пролетарской Диктатуры» (теперь, слава богу, ей вернули историческое название «Лафонская»). Шел по Таврической, поворачивал на Кирочную (почему-то так сложилось, что Кирочную у нас дома всегда называли этим старым названием, «Салтыкова-Щедрина» в семье не прижилось, хотя «Советские» улицы, скажем, называли именно «Советскими», а не «Рождественскими»), оттуда заворачивал на Суворовский проспект – и в створе проспекта видел Смольный собор. Это был кратчайший маршрут, а я всегда ходил до школы «на время», стараясь побить собственный рекорд.

Этот собор я видел тысячи раз, с раннего детства, в разное время года, при разной погоде, при разном освещении. Сколько раз еще, в школьные годы и первые послешкольные, ходил туда гулять в Смольный садик, с которыми связаны всякие воспоминания, и на Смольный проспект – тоже воспоминания. И каждый раз, когда видел Смольный, на душе делалось лучше и светлее, даже если до того грустно и тоскливо. И в школу я ходить не любил.

На первой фотографии за садиком перед Военной Академией связи виден угол Суворовского и моей Таврической.

Итак, начал бы я с того, что из аэропорта добрался бы до метро, на метро, с пересадкой – до «Площади Восстания», перешел бы Лиговку, заглянул бы в Орловский переулок (мы с родителями чуть не переехали туда в 1969, а переехали бы -  и ведь вся жизнь сложилась бы по-другому), вышел бы на Суворовский - и увидел бы Смольный. И стало бы хорошо. Прошел бы пешком до Таврической, сделал бы крюк, прошел бы по старому школьному маршруту по Таврической (но во двор «своего» дома  не стал бы заходить), по Кирочной, снова вышел бы на Суворовский – и до конца, до площади Пролетарской Диктатуры (площади исконное название «Лафонская» почему-то не вернули), прошел бы через Смольный садик с бюстами Маркса и Энгельса и памятником Ленину за забором перед «штабом революции», вышел бы через проулок на Смольный проспект, дошел до Невы, прошел бы по набережной до Охтенского моста, взгрустнул бы светлой грустью по давно ушедшей юности, сел бы в такси и  вернулся бы на Невский, к Фонтанке. Думаю, что от Аничкова моста по-прежнему стартуют экскурсии «по рекам и каналам» на пароходике. Такая поездка на пароходике стала бы вторым этапом прогулки по старым местам.   

Мой Бродский

Хроника

Умер президент Пик.

С траурных рамок газет

стекают на тротуар

коричневые струйки дождя.

Автомашины, набитые

Молодыми людьми,

Несутся по улицам мимо газет.

Кафе. Четыре официанта.

Музыканты в ударе.

Ритм века, выкрики века

Несутся по улицам мимо газет.

Играют отходную президенту.

Кафе. Немного дыма.

Музыканты в ударе.

Можно зайти и бесплатно слушать

выкрики века, паузы века

и пить стаканами

дешевку мира

за упокой души президента.

Примечание: Вильгельм Пик (1876 – 1960) – первый президент ГДР (с 1949 по 1960)

Это первое стихотворение Бродского, которое я прочитал. Сейчас начал писать про это свое первое чтение Бродского, захотел скачать «Хронику» – а ее нет ни в одном издании. Подумал было, что в ту подборку затесалось чье-то чужое стихотворение, но, продолжив поиски, обнаружил статью Татьяны Никольской «Ранний Бродский» (журнал Звезда №5 2018 год). И там прочитал:

В усеченном жилище Иосифа на стене у прохода в комнату родителей долгое время висела фотография Юрия Сорокина, снятая Бродским. С Сорокиным (Сорокой) Иосифа связывала любовь к путешествиям и увлечение велосипедными прогулками. Сорока был мастером на все руки и всегда чинил велосипед Иосифа. <…> Сорокин был вызван в КГБ по делу А. Уманского в начале 1962 года. Его много расспрашивали о Бродском. Спрашивали, в частности, почему его фотография висит в комнате Иосифа? Интересовавшемуся всеми политическими новостями Сороке Бродский посвятил осенью 1960 года стихотворение «Хроника», написанное на смерть президента ГДР Вильгельма Пика. Процитирую его начало и конец:

Умер президент Пик.

С траурных рамок газет

стекают на тротуар

коричневые струйки дождя. <…>

Кафе.

Музыканты в ударе.

Можно зайти и бесплатно слушать

выкрики века, паузы века

и пить стаканами

за упокой души президента.[27]

27. Машинописный автограф этого стихотворения хранится у вдовы Ю. Сорокина.

То есть стихотворение существует, и Татьяна Никольская («российский литературовед и мемуарист, специалист по русской литературе первой половины ХХ века») подтверждает авторство Бродского и даже рассказывает историю его появления. А в собрании сочинений стихотворения нет. Как такое получилось?

Так что мне, чтобы рассказать об этой истории, пришлось цитировать «Хронику» по памяти, при этом между текстом из моей памяти и тем текстом, который приводит Никольская, имеются расхождения. Я эту «дешевку мира» помню очень хорошо, даже помню интонацию, с которой Леня Гутман произносил эти слова, когда читал мне это стихотворение…

Наверно, специалисты, которые работали над составлением собрания сочинений, исследовали этот вопрос  и отвергли авторство Бродского, вопреки Никольской. Не берусь, естественно, судить, кто прав. Но для меня это стихотворение останется стихотворением Бродского. Первым, которое я прочитал.  

Землю отмыли добела,
Нету ни рвов, ни кочек,
Гранитные обелиски
Твердят о бессмертной славе,
Но слезы и кровь забыты,
Поймите это, пан Корчак,
И не возвращайтесь,
Вам стыдно будет в этой Варшаве!

Дали зрелищ и хлеба,
Взяли Вислу и Татры,
Землю, море и небо,
Всё, мол, наше, а так ли?!

Дня осеннего пряжа
С вещим зовом кукушки
Ваша? Врете, не ваша!
Это осень Костюшки!

Небо в пепле и саже
От фабричного дыма
Ваше? Врете, не ваше!
Это небо Тувима!

Сосны - гордые стражи
Там, над Балтикой пенной,
Ваши? Врете, не ваши!
Это сосны Шопена!

Беды плодятся весело,
Радость в слезах и корчах,
И много ль мы видели радости
На маленьком нашем шаре?!
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак,
Не возвращайтесь,
Вам нечего делать в этой Варшаве!

Паясничают гомункулусы,
Геройские рожи корчат,
Рвется к нечистой власти
Орава речистой швали...
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак!
Вы будете чужеземцем
В Вашей родной Варшаве!

А. Галич. Из поэмы "Кадиш"

Башлачеву – 60

Сегодня день рождения Александра Башлачева. Всего-то 60 ему бы исполнилось сегодня, а уже 32 года как он ушел. В 1988, в другой жизни. Как сказал кто-то его друзей, он пытался взлететь в небо, но небо не приняло его.  Мне многое нравится в русском роке, многое нравится очень сильно, но только про Башлачева я могу сказать, что песни его меня потрясли. Я не один такой. В 91 у нас гостила Михаль, родственница из Израиля, родившаяся там, совсем не знающая  русского языка, но любящая, знающая и понимающая искусство в широком смысле. Когда я дал ей послушать Башлачева, она тоже была потрясена. Пришлось подарить ей кассету; в ту, доинтернетную эпоху, это был дефицит, и мне не скоро удалось найти новую. Но никогда не жалел, что отдал. Таким приятно делиться. Все-таки через Михаль и еще кто-то наверно, узнал и оценил Башлачева за пределами России, и это хорошо. Хотя и в России-то он не был особо популярен – в то время не еще не было больших концертов, русский рок не крутили на FM-радио (да и FM-радио еще не было). Да и трудно представить себе Башлачева старым и знаменитым. Достаточно послушать его песни, чтобы понять – такие долго не живут. В этом смысле интересно сравнить, как пел «От винта» (любимая моя песня Башлачева) он сам и Василий Шумов - вполне мною уважаемый и ценимый ровесник Башлачева (даже на 2 месяца старше). Шумов  в итоге жив – и дай ему бог здоровья и удачи. А Башлачева давно нет – и вечная ему память среди тех, кто помнит.  

«От винта»:

https://www.youtube.com/watch?v=o-C-oVC38-8 (Башлачев, видео)

 https://cooldj.com/song/477150-vasilij-shumov/44718413-vse-ot-vinta-a.bashlachev-cover/ (Шумов)

А вот здесь: https://www.youtube.com/watch?v=a9MDzTHKpOE – получасовое выступление Башлачева на одном из очень немногих «официальных» концертов. В этом исполнении «От винта» звучит еще трагичнее…

Любимые фразы

Сегодня ночью приснилась тема для нового блога – любимые и памятные фразы из фильмов.  Первым делом вспомнился замечательный обмен репликами в «Цирке»:

- Меня любит иностранка!

- С тебя поллитра.

Стал вспоминать дальше, и тут сообразил, что если я захочу составить список только из самых-самых любимых, мне придется процитировать значительную часть «Обыкновенного чуда», а «Тот самый Мюнхгаузен» - и вовсе практически целиком. Такой многостраничный список был бы нечитаем, а без этих цитирований  никак не соответствовал бы своему названию. Поэтому я, не прерывая сна, принял решение отказаться от идеи составления списка. И оставшуюся часть ночи проспал без сновидений.

Написал на днях, как удивило меня отсутствие музыкального слуха у Бродского. Это стало нарушением сложившегося у меня стереотипа наличия неразрывной связи между поэтом и музыкой. Ну, как же: «поэт» - «лира». Стало быть, как и многие другие стереотипы, это представление как минимум не является универсальным. Что поэту действительно необходимо – это «слышать» слова, не просто читать написанное на бумаге, но слышать, как это написанное  звучит, когда читаешь вслух, и выискивать любую фальшь, любой «ляп». Но даже у больших, более того – у великих поэтов ляпы все-таки иногда проскакивают.

Хрестоматийный пример - строчка Брюсова «Мы ветераны, мучат нас раны», которую особо отметил Маяковский в статье «Как делать стихи».

В связи с Маяковским есть еще байка, связанная с его эпиграммой, возникшей в ответ на «ляп» Веры Инбер.  

Но есть «ляп» и в совсем уж хрестоматийном стихотворении Лермонтова «На смерть поэта»: «С свинцом в груди». И даже у нашего всего – в «Евгении Онегине»: «Со сна садится в ванну со льдом».

Что тут скажешь – и на старуху бывает проруха. Даже великим «тщательнее нужно».

Вышеприведенные примеры я не выискивал, я их нашел в замечательной книге Ильи Сельвинского «Студия стиха». Сельвинский был хорошим поэтом, но он был еще и преподавателем, и эта книга – замечательный учебник по стихосложению, написанный легко и увлекательно. «Студия стиха» вышла в 1962 году, она была у нас дома, и я много раз перечитывал ее на протяжении многих лет. Поначалу – поскольку надеялся с помощью книги научиться писать стихи, чего мне очень хотелось. В 17 лет я еще не знал строчки Цветаевой  

«Я знаю, что Венера — дело рук,

Ремесленник — и знаю ремесло».

Но и без этих строчек верил, что можно научиться писать стихи. Я же знал, что существует целый Литературный институт, где людей учат на писателей и поэтов и дипломы выдают. Но достаточно быстро я понял,  что с помощью учебника можно овладеть именно ремеслом – то есть научиться писать грамотные стихи. А чтобы писать стихи талантливые (на гениальные я даже смолоду не замахивался) требуется талант. Таланта у меня не было, моя любовь к поэзии осталась неразделенной, но Сельвинского я продолжал перечитывать просто для удовольствия. Никак не пойму, как мог не взять эту книгу, когда мы уезжали из России.

Перечитывая «Студию стиха», я каждый раз поражался, как богат русский язык с точки зрения поэтических возможностей. Для точного описания каких-то действий английский подходит лучше, русский в этом смысле как-то более расплывчат, как мне представляется. Но для стихов – просто потрясающий язык. Могу сравнивать только с английским, так вот в английском и близко нет такого богатства рифм, как в русском.

Сельвинский приводит потрясающее двустишие, не называя автора:

В Вене две девицы

Vini, vidi, vici.

Не могу представить себе такую изящную панторифму (разновидность рифмы, в которой созвучие присуще не отдельной части слов, а сразу всему слову либо фразе), в английском. В Википедии, правда, приводится английское панторифмическое двустишие Майлза Кингтона, но оно, на мой взгляд, выглядит искусственно и натужно.

(Только много лет спустя, благодаря интернету, я узнал, что, согласно легенде, эти строчки нацарапал на стене ресторана «Вена» поэт-сатириконец Петр Потемкин).

И еще запомнился мне у Сельвинского замечательный пример омонимических рифм (то есть рифм, составленных из слов с одинаковым звучанием, но с различным значением) у Семена Кирсанова:

Шторы опускаются.

Руки опускаются.

Я шепчу: «Товарищи...»

Но мои товарищи

По домам расходятся,

Потому что, может быть,

В мнениях расходятся

В том, что чудо может быть.

Опять-таки не могу представить себе такое в английском. Наверно, как раз потому, что он более четкий, нет в нем русской расплывчатости, многозначности…

Понимаю, что выгляжу доморощенным филологом, и профессионалу мои размышлизмы могут показаться смешными. Но – мой блог, имею право

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку

Смотрели вчера видеомарафон «Не выходи из комнаты», посвященный 80-летию Бродского. По ходу дела Диана Арбенина прочитала это самое стихотворение – «Не выходи из комнаты».

И подумалось мне по поводу строчки «Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?»: Бродского читают сегодня многие. Но много ли осталось нас, тех, кто понимает смысл этой строчки?

Кстати, здесь я позволю себе не согласиться с поэтом. В нашей компании все курили Шипку, но, когда был выбор, предпочитали Солнце (хотя, безусловно, лучше всего был «Джебел», только он недолго продержался в продаже).

В который раз подумал, как важно знание культурного и исторического контекста для понимания произведений искусства прошлого. Первый раз я подумал об этом, когда узнал, что первая строчка «Евгения Онегина»  («Мой дядя самых честных правил») напоминала современникам первую строчку достаточно свежей тогда басни Крылова «Осел и мужик»: «Осел был самых честных правил». Теперь-то эту басню мы не помним, так что нам пушкинская строчка ничего не говорит. А современники, небось, сразу начинали улыбаться. Но это мелочь. А вот незнание русского дуэльного кодекса и русских дуэльных традиций не позволяет нам понять и оценить надлежащим образом поведение героев «Онегина» в истории с дуэлью.  Хотя и знание кодекса и традиций не дает однозначного понимания ситуации, которую весьма по-разному оценивали Писарев, Набоков, Лотман и Дымарский, но у них-то возникали мысли, основанные на знаниях, а у меня, когда читал в юности «Онегина», и мыслей никаких не было, сказано

«Но дико светская вражда

Боится ложного стыда»,

И думать больше не о чем, все мне было понятно. И я знать не знал, что умные информированные люди веками спорят, расходясь весьма существенно в оценке поступков героев романа.

А у Акунина очень забавно показано в романе «Алтын Толобас», как незнание культурного контекста не позволяет даже современнику понять происходящее. Для Николаса Фандорина русский язык практически родной, он знаком даже с современным жаргоном. Он знает русскую литературу и русскую историю – но до 1917 года. Советскую культуру он не знает начисто – отец, ненавидевший большевиков, об этом позаботился. И, приехав в Россию, Фандорин не понимает смысл слов, которые безусловно понятны любому его сверстнику, выросшему в России.

Киллер, собираясь убить Фандорина, произносит знакомую каждому советскому человеку фразу: «Птичку жалко». А у Фандорина возникает ассоциация со стишком «Ах попалась, птичка, стой…»

И потом, когда Алтын рассказывает Николасу об этом киллере, происходит смешной диалог:

«Мне его сразу по фотографии опознали. Кличка — Шурик, а настоящего имени никто не знает.

— Какое странное прозвище — Шурик. …

— Киллер нового поколения, со своим стилем. Патриот шестидесятых: техасы, кеды, Визбор и все такое. Короче, «Кавказская пленница».

— Какая пленница? — не понял магистр. — При чем здесь пленница?»

И, наконец, когда Николас узнает, что кличка главного его врага – «Седой», тоже получается очень смешно:

 «Значит, Влад и есть тот самый Седой. …Почему «Седой»? он же молод.

— Потому что Соловьев».

Это все опять-таки забавные детали, но они наглядно иллюстрируют важность знания контекста.

Незнание этого самого контекста очень ярко проявилось, когда в постсоветской России начали в огромных количествах выпускать иностранные книги и фильмы, которые переводил бог знает кто. Каких только ошибок, вызванных даже не плохим знанием языка (хотя и это было), а отсутствием представления об «иностранной жизни» не попадалось тогда.

Мне очень запомнилась фраза из какого-то фильма о жизни высшего нью-йоркского общества начала 20 века: «Он один из самых завидных бакалавров в Нью-Йорке». Я озадачился тем, что же это за бакалавр такой завидный, и только потом сообразил, что современный молодой человек, переводивший фильм, знает «bachelor» в значении «бакалавр», но не сталкивался со вторым значением - «жених».

И на плохое нынешнее образование не спишешь, дело было в 90-е, и переводчик, учился, безусловно, в советской школе (а вероятно, и институте).  

Иосиф Бродский

Сегодня Иосифу Бродскому исполнилось бы 80 лет. Когда-то в детстве и юности мне казалось, что это невероятно много, что люди просто столько не живут. Хотя в ту пору до 80 жили и правда редко. А сегодня и я смотрю на возраст иначе, и в целом 80 лет – вовсе не труднодостижимый предел. До 80 доживают многие. Бродский был для меня одним из очень немногих людей, чье существование на земле влияло на меня, заставляло лучше относиться к человечеству в целом. После смерти Юрского таких людей для меня пожалуй, и не осталось…  Но мне было трудно воспринять Бродского как обычного человека, он казался мне каким-то олимпийцем, небожителем. Такой уж сложился стереотип. Но в последние дни стереотип этот дважды был нарушен.

Я давно знал песню «Пролитую слезу из будущего принесу». Ее в фильме «Ликвидация»  исполняет Полина Огуреева (https://www.youtube.com/watch?reload=9&v=WCTC0dSW0zk). Песня мне нравилась, но я никогда не задумывался  об авторе текста.   А недавно эту песню включили в музыкальную программу радио КАН РЭКА, и сказали, что автор текста – Бродский. Я не поверил, стал проверять. Оказалось – действительно. Бродский написал типично «женское» стихотворение. Если бы сказали, что это Цветаева – не удивился бы. Но Бродский… Может, ему просто интересно стало сымитировать стиль Цветаевой. Кто знает…

А через несколько дней – новое удивление. Я писал текст о песнях военного времени, и мне захотелось послушать «Лили Марлен» - эта песня мне очень нравится, особенно в исполнении Марлен Дитрих. И в ходе поисков я наткнулся в Youtube на эту запись:  https://www.youtube.com/watch?v=PpP-xoZ6aB4. Поет какая-то даже не обозначенная молодая певица, написано просто «Лили Марлен перевод Бродского». Я опять-таки не поверил. Бродский – переводчик Джона Донна или Еврипида – это понятно. Но Бродский – переводчик текста сентиментальной песенки? Стал искать дальше - и нашел вот это:  https://www.youtube.com/watch?v=xIliwacb2zw. То есть Бродский не просто перевел «Лили Марлен», но еще и спел ее, и сделал запись этого исполнения. При этом выяснилось, что великий поэт был начисто лишен музыкального слуха. Это нарушило еще один мой стереотип: я был уверен, что настоящие поэты тонко слышат не только слово, но и музыку. Оказалось – нет.

В вышеуказанной записи сказано по ходу дела, что Бродский в 1971 году снялся в роли немецкого офицера в  военном фильме «Поезд в далекий август». Тоже было весьма неожиданно. На представленном кадре из фильма Бродский в военном мундире выглядит вполне органично. 

Скачал фильм, надо посмотреть. Надеюсь, что не получится, как с Леней Широчиным в «Звезде пленительного счастья», и не придется высматривать Бродского вплоть до финальных кадров.  

Леонид Утесов

Сегодня в утренней музыкальной программе на радио КАН РЭКА целый час передавали песни Утесова. Я с удовольствием слушал, а потом подумал, что Утесов, пожалуй, – единственный советский эстрадный артист, которого я любил всю жизнь – с раннего детства до старости. К остальным довольно немногочисленным эстрадным певцам, которые мне нравились или нравятся, у меня отношение по принципу «Да, но…». И только к Утесову безусловное «Да»! Он работал во множестве жанров – от блатных песен, которые сегодня деликатно называют «русский шансон», до военных песен (правда, Высоцкий показал, что четкой границы здесь нет), от еврейских песен до джаза, от комических песен до пафосных.

И еще - он был новатором. Первый в СССР музыкальный клип снял Утесов - «Пароход» в 1939 году - https://www.youtube.com/watch?v=ZecheYIogi8) . Этот клип любили вставлять в киноконцерты на советском телевидении, так что я видел его много раз. Возможно, в мире кто-то снимал клипы и до Утесова,  но я об этом ничего не знаю.  Может, кто-то из тех, кому попадется на глаза этот текст, знает, кто был первым, и напишет об этом. А пока я буду считать Утесова открывателем жанра. В смысле возникновения жанра есть еще одна история. Недавно один мой знакомый, большой эрудит и знаток искусства, убеждал меня в том, что джаз первыми начали играть одесские евреи еще в 19 веке. Было очень любопытно. Потом мне попалась пара статей на эту тему в интернете. Но только сегодня я узнал, что первым (опять-таки), кто продвигал эту идею, был Утесов.

 «Со сцены он прямо утверждал, что джаз родился в Одессе, где первыми в мире стали импровизировать местные музыканты-любители, не знавшие нот — «слухачи»; а с кораблями торгового флота эта музыка якобы попала за океан, в Нью-Орлеан, где и получила своё имя». (https://www.jazz.ru/2016/03/22/leonid-utiosov-and-his-era/).

Причем Утесов продвигал эту идею активно, посредством музыкальной иллюстрации, которую я впервые услышал сегодня (https://www.youtube.com/watch?v=UIF7SLT908Y - эта концертная запись сделана в 1966 году). По-моему, звучит вполне убедительно. Если, конечно, не принимать во внимание, что песню Some of These Days написал в 1910 году Шелтон Брукс (запись этой песни, сделанная в 1931 году – здесь: https://www.youtube.com/watch?v=SurNPMwDWdE), а «одесский» текст написал сам Утесов.

Так что, кроме всего прочего, Утесова можно считать  если не первым, то, по крайней мере, одним из первых создателей fake news.

Новый сон

 Приснился мне нынче ночью очень интересный сон. Причем мне повезло, обычно просыпаешься, помнишь смутно, что было что-то интересное, но ничего толком не помнишь. А здесь запомнилось все, в подробностях, так что не придется ничего придумывать, пересказывая сон. При этом где-то на середине я проснулся, страшно расстроился, что не досмотрел, но взял себя в руки и постарался поскорее заснуть. И у меня получилось! Я вернулся в тот же сон, причем точно к тому месту, на котором проснулся!

Сон представлял собой смесь фильма-катастрофы, «Таинственного острова» Жюля Верна и «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо.

Во сне я задумал фильм о катастрофе, постигшей человечество. Не эпидемии, нет, а катастрофе, в результате которой разом погибла бОльшая часть человечества. Что это была за катастрофа я так и не придумал, решил отложить это на потом, поскольку для развития истории это не принципиально. Действие должно происходить на острове, на котором имеется то ли небольшой городок, то ли большой поселок. Большинство жителей погибли во время катастрофы, а немногочисленные уцелевшие пытаются восстановить нормальную жизнь. При том, что связи с «большой землей» у островитян нет, и помощи ждать неоткуда. Вполне стандартный сюжет, фильм в моем сне начался, герои начали функционировать. Но тут я сообразил, что сценария-то нет, есть голая идея. Так что пришлось срочно дорабатывать сценарий. Для начала пришлось задуматься о том, чем будут питаться люди на острове. Какой-то запас у них был – в магазинах, на складах. Эти запасы надо было собрать, учесть и придумать, как распределять. (Сразу хочу сказать, что фильм был задуман оптимистический, люди в нем действовали дружно и слаженно, без всяких конфликтов, без драк, убийств и каннибализма), Часть заложили на хранение, то, что нужно съесть в первую очередь - раздали людям. Чтобы было, где хранить, приволокли холодильники из опустевших домов, где все погибли (дома повреждены не были, так что характер катастрофы абсолютно не ясен). Но запасов на всю жизнь не хватит, нужно думать о будущем. Овощи – с огородов. Но откуда взять семена? Решение пришло – некоторые островитяне имели огороды «для души», и уцелевшие используют семена с этих огородов. Открытой осталась проблема с мясом, я не придумал во сне решения. Рыбу можно ловить в море – рыбаки на острове были, но погибли, так что уцелевшим нужно было освоить управление лодками и рыбную ловлю. Для обеспечения культурного досуга собрали общую библиотеку из книг уцелевших и погибших, а также общую видеотеку, взяв архивы скачанных фильмов из домашних компьютеров. Жизнь без кино для меня никак не может считаться нормальной. Сам не помню, естественно, но мне рассказывали, что, когда мне делали операцию, я, находясь под наркозом, пересказывал врачам содержание каких-то фильмов (наркоз, видимо, был неглубокий). Врачи сильно удивились, поскольку в таких ситуациях люди обычно матерятся.

Но тут встал вопрос с электроэнергией – для компьютеров и вообще. Понятно, что на острове имелась электростанция, но горючего не могло хватить надолго. Решение было найдено. Экологически озабоченные островитяне уже давно собирались перейти на возобновляемые источники энергии и собирались ставить на острове ветряки. До катастрофы не успели, но все комплектующие лежали на складах, так что нужно было установить ветряки раньше, чем кончится топливо для электростанции. После этого встал вопрос об отоплении домов. Имеющихся запасов угля надолго хватить не могло, перейти на электрообогрев проблематично – не хватит мощности ветряков. Кроме того, возникла проблема с интернетом. Нормальную жизнь без интернета я представить себе не мог, но как увязать наличие интернета и невозможность установления связи с другими уцелевшими, было непонятно. Эти две проблемы остались нерешенными, поскольку тут я проснулся уже окончательно, на часах был 5:35, пора было вставать, делать зарядку и идти на утреннюю прогулку, чтобы вернуться до жары. Буду надеяться, что сегодня ночью мне приснится продолжение.

Литературные направления и народ
 

Смена литературных направлений - это не просто смена формы литературных произведений, это существенное изменение мировосприятия авторов – в том числе и их представлений о народе. Сам-то народ, как мне представляется, при этом практически не меняется. Изменение менталитета – процесс крайне медленный, он никак не может угнаться за относительно быстрой сменой литературных направлений.

Склонный к романтизму Александр Одоевский в "Ответе декабристов Пушкину" с полной уверенностью утверждал:

"…Из искры возгорится пламя,

И просвещенный наш народ

Сберется под святое знамя".

Но всего через 30 лет представитель критического реализма Николай Некрасов в "Размышлениях у парадного подъезда" уже не утверждал, а спрашивал по поводу народа:

"Ты проснешься ль, исполненный сил..?"

И сам тут же предлагал вполне вероятный вариант ответа:

"Всё, что мог, ты уже совершил… -

И духовно навеки почил…"

А еще примерно через 100 лет выросший во времена социалистического реализма Александр Галич в стихотворении «Вальс его величества или Размышления о том, как пить на троих» не утверждает, не вопрошает, а предостерегает по поводу народа:

"Не трожьте его!

Не надо!

Пускай человек поспит!.."

Поскольку спит народ после поллитры на троих плюс пиво, а что он сделает, если его разбудить, да еще ввести при этом сухой закон, после 1917 года стало вполне понятно.

С Галичем вполне солидарен еще один поэт, ставший жертвой социалистического реализма, – Наум Коржавин в стихотворении «Памяти Герцена». Правда, он более категоричен.

«Нельзя в России никого будить».

Включая не только народ, но и интеллигенцию, которая размышляет о народе и печется о его благе.  

Так что прислушаемся к Марине Цветаевой «Со мной не надо говорить»:

«Лучше дайте спать».

Икар в небе

С изумлением и восторгом узнал, что в России с 2016 года существует авиакомпания "Икар".  Назвать авиакомпанию именем мифологического героя, который в небо-то взлетел, но затем из-за несоблюдения правил техники безопасности повредил свой летательный аппарат, упал в море и утонул, - это просто потрясающий черный юмор. Это штука почище ресторана "Отвращение" в гриновской "Дороге никуда" с первым пунктом меню "Суп несъедобный пересоленный" и с припиской "К услугам посетителей неаккуратность, неопрятность, нечестность и грубость" в конце меню. Там-то владелец ресторана решил пошутить, а люди шутку не оценили и в ресторан не ходили. А здесь владельцы компании, уверен, шутить и не думали, а на дикое название никто и внимания не обратил.  Летают себе, "Икар" - так "Икар". Люди, которые знают, кто это, практически повывелись. 
Помнят разве что - смутно, без подробностей, - советское пропагандистское клише, согласно котормоу Икар был символом борьбы за светлое будущее, героем, стремящимся в небо вопреки предостережением косных "мудрецов". Про Дедала, который изготовил крылья и понимал, как на них нужно летать, при этом не вспоминали. А что Икар погиб - так героям и положено погибать, чтобы на из подвиге можно было воспитывать широкие народные массы. Я помню, как воспевался в советской прессе подвиг шофера, который погиб, пытаясь спасти загоревшийся грузовик с зерном. Причем не в военное время, не в голод, а в обычной мирной благополучной советской жизни, которая становилась все лучше и веселее.  Человеческая жизнь ценилась ниже, чем пара тонн зерна. Она не стоила вообще ничего.     
Хочу только добавить, что при этом за четыре года работы у компании у нее не было, слава богу, ни одной катастрофы с гибелью людей, ни одной серьезной аварии, только незначительные технические неисправности. Хотя в целом по России таких аварий и катастроф за эти 4 года произошли десятки.  Так что правило "как вы яхту назовете, так она и поплывет" здесь явно не срабатывает. 

Дилижанс

 На днях искал, что бы посмотреть – и наткнулся на римейк «Дилижанса». Оригинальный «Дилижанс», вышедший в 1939 и показанный в СССР под видом «трофейного фильма» в 1948, памятен мне с раннего детства. На отца этот фильм произвел очень сильное впечатление, и он мне его подробно пересказывал. Это же был первый вестерн в его жизни! Так мое поколение смотрело с восторгом «Великолепную семерку» в 1962 – наверно, даже с бОльшим восторгом, поскольку мы были тогда заметно моложе моего отца. Особенно подробно, прямо по кадрам, отец пересказывал сцену, в которой Ринго Кид и братья Пламмер ищут друг друга на темных улицах затаившегося города, и следующую, когда Люк Пламмер входит в бар после стрельбы и падает мертвым, дойдя до стойки. Но, конечно, никакой рассказ не мог передать нарастающее напряжение и невероятную динамику сцены погони с потрясающими трюками, которые выполняют сами актеры. Тогдашние актеры это умели. Читал в воспоминаниях Джейн Фонда, что она девочкой наблюдала, как ее отец, Генри Фонда, и его друзья (Джон Уэйн и другие) развлекались, после обеда с выпивкой, выбивая друг у друга сигару изо рта кончиком ковбойского бича. Конечно, игра актеров сегодня  выглядит театральной, но характеры очень яркие. Так что, когда я, уже взрослым, смог, наконец, посмотреть «Дилижанс», разочарован не был, не было неоправданных ожиданий. Скорее даже наоборот. Впечатление оказалось даже сильнее, чем ожидал. С тех пор смотрел фильм еще несколько раз – и каждый раз с огромным интересом. А теперь вот посмотрел римейк и пересмотрел оригинал. Старый фильм, как всегда, впечатлил. А римейк, снятый почти через 50 лет, совсем в другую киноэпоху, когда появились новые технические возможности, разочаровал, при том, что здесь-то я как раз ничего особо и не ожидал. Выглядит римейк по сравнению с оригиналом очень бледно, хотя снят, естественно, в цвете. Актеры выглядят более натурально, но невыразительны и безлики. Док Бун не колоритный неопрятный пьяница, который из-за пьянства лишился лицензии и жилья, а вполне стандартный романтического вида пожилой. джентльмен. Актеров, играющих роли дока Буна и игрока-«джентльмена» Хэтфилда можно было бы поменять местами, зрители и не заметили бы (если закрасить седину). Убрав из фильма тему пьянства Буна, авторы римейка сделали совершенно бессмысленной роль торговца виски. В оригинале эта пара разыгрывает несколько комичных сцен, а в римейке торговцу делать просто нечего, так что его попросту убирают в середине из фильма без всякого ущерба для сюжета.

 Док Бун (справа) и торговец виски в фильме 1939 года

 Док Холидей в фильме 1986 года

Игрок-шулер Хэтфилд в фильме 1986 года

При этом док Холидей (бывший Бун) – в трезвом виде - постоянно произносит речи какие-то нелепые высокопарные речи о праве индейцев на вооруженное сопротивление белым завоевателям. Видимо, из-за этого, а не из-за пьянства, ему и приходится уезжать из города, жителей которого, живущих в страхе перед апачами-головорезами, эти речи не могут не раздражать. Хотя в итоге доктор вполне исправно стреляет в этих борцов за свободу, что выглядит явно непоследовательно. Погоня – короткий, невыразительный эпизод, заключительная схватка Ринго и братьев скомкана и малоинтересна. Правда, в римейке играют знаменитые певцы стиля кантри – Джонни Кэш, Вилли Нельсон и Крис Кристофферсон, но в фильме они не поют, а роли у них не слишком интересные. Кристофферсон по сравнению с Джоном Уэйном выглядит очень неубедительно.   Хотя в принципе бывают римейки лучше оригиналов (или, как минимум, не менее интересные) здесь – явно не тот случай.

Я вот думаю – если «Дилижанс» вздумают переснять сегодня, кого из героев фильма сделают афроамериканцем, а кого – геем. Я делаю ставку на кучера Бака и игрока Хэтфилда, соответственно.

P.S. Тем, кто любит вестерны, хочу порекомендовать две книги Юрия Стукалина: «Стрелки Дикого Запада. Шерифы, бандиты, ковбои, ганфайтеры» и «Первая энциклопедия Дикого Запада от A до Z». Ведь почти все герои вестернов прежних лет – это реальные люди, которых в фильмах часто показывают под их собственными именами. Любопытно посмотреть, как отличается кино от реальной жизни.

Не могу не поделиться своей маленькой радостью. Те, кто играет в шахматы, меня поймут. Только что поставил на 28 ходу мат белому королю на поле а8!

Звезда пленительного счастья

Одна из моих немногочисленных постоянных читательниц, мнением которой я дорожу уже много лет, упрекнула меня в том, что я пишу мрачные, депрессивные тексты, и это нехорошо в нынешние трудные времена, когда у людей и без того хватает причин для расстройства.

Я принял этот упрек к сведению и постараюсь исправиться. Не знаю, получится ли.

Я уже вспоминал раньше вот это: «В 1930 году в Голливуде был снят фильм «На Западном фронте без перемен», экранизация одноименного романа Ремарка. На предварительном показе продюсеры выразили недовольство трагической концовкой. На это режиссер Льюис Майлстоун ответил: «Хорошо, я сделаю хэппи-энд – Германия выиграет войну».

Вот и я попытаюсь писать оптимистичные тексты, по возможности со счастливым концом. Посмотрим, что из этого получится.

Одним из постоянных членов нашей институтской компании был Леня Широчин. Он привел к нам в компанию своего школьного друга, Володю Успенского. Володя учился не с нами, а в ЛИАПе, и появлялся в нашей компании лишь эпизодически. Закончили мы институты, и Володя, отработав три года по распределению в каком-то КБ, круто изменил профиль и устроился на работу на «Ленфильм», работал там помощником администратора на картинах. Проработал там несколько лет и, к огромному своему сожалению, вынужден был уйти. Он рассказывал, что его шеф, вполне к нему расположенный, по-дружески посоветовал ему уволиться, поскольку карьера на студии ему не светит, сказав при этом: «Ты, Володя, хороший парень, и толковый, но для работы в кино наглости у тебя маловато». Нас это очень впечатлило, дало представление об обстановке на киностудии, поскольку по нашим, некиношным, понятиям, Володя был человеком исключительной наглости. Хотя при этом очень симпатичным.

Я вспомнил Успенского, потому что он работал, в частности, в съемочной группе фильма «Звезда пленительного счастья» режиссера Мотыля, который к тому времени уже обессмертил себя «Белым солнцем пустыни». И Володя пристроил в этот фильм Леньку Широчина. Мы все были страшно заинтригованы, в ожидании появления фильма расспрашивали Леньку, какая у него роль, в какой сцене он появится на экране. Ленька загадочно улыбался и молчал. Сказал только с гордостью, что в роли царского офицера дворянского происхождения его снимали без всякого грима.

Когда фильм вышел на экраны в 1975, мы всей компанией, сохранившейся после окончания института, устроили культпоход. И стали ждать появления Леньки. Понимали, что роль у него не самая главная, и боялись пропустить. Так что фильм толком не смотрели, занятые высматриванием на экране Леньки. И дождались.

Как видно на временной отметке в нижней части экрана, Ленька появился в кадре через 2:36.59 – при общей длине картины 2:38.26 (включая надпись «Конец фильма»). Так что нам пришлось смотреть фильм еще раз, чтобы получить о нем полное представление. Оно того стоило, фильм был очень хороший. С замечательным актерским составом. Кроме Леньки, там снялись Смоктуновский, Баталов, Василий Ливанов, Костолевский, Олег Стриженов, Олег Янковский, Стржельчик…

P.S. Ленька потом рассказывал, что Баталов в телеге во время съемки все время отпихивал его. Видно, хотел вытеснить из кадра, чтобы Ленька его не затмил.     

Советские секреты

(Окончание)

Теперь – последняя история про «допуски». Наиболее памятная и повлиявшая на меня и моих друзей по институту.

Одним из трех самых близких моих друзей был Леня Гутман. И был у него старший брат Жора – на пять лет старше. Я дважды написал «был», потому что нет сегодня ни Жоры, ни Лени…

С Леней мы оказались на первом курсе в одной группе и быстро подружились. На всю жизнь. Жора нашей компанией не интересовался особо, мы для него были мелкотой. Для Леньки он был огромным авторитетом, и для нас, остальных, тоже. Жора был человек исключительно способный. Диплом с отличием, аспирантура, в 25 лет – кандидат. Ему не было еще 30, а он был руководителем группы во ВНИИМе (институт метрологии) и готова была к защите докторская. Второй мой друг, Юра Филатов, попал по распределению во ВНИИМ, и Жора взял его в свою группу. Все было замечательно. Юра говорил, что работать с Жорой было здорово, и атмосфера в группе была прекрасная. И тут 15 июня 1970 года произошло событие, последствием которого стало «ленинградское самолетное дело». Если кто-то из тех, кто будет читать этот текст, не знает об этом деле, рекомендую прочитать хотя бы статью в Википедии (статья так и называется). Если коротко – группа евреев-отказников попыталась захватить небольшой самолет и улететь на нем в Финляндию (они задумали эту операцию таким образом, чтобы не пострадали посторонние). КГБ был в курсе готовившегося захвата, все были арестованы еще до посадки в самолет. Это дело было использовано для широкой кампании по борьбе с инакомыслием – в данном случае – с «сионистским» инакомыслием. Участники получили большие сроки, двое даже были приговорены к расстрелу, который, правда, заменили 15 годами строгого режима. Но участниками дело не ограничилось. Шерстили всех друзей угонщиков. Видимо, искали сподвижников или, как минимум, тех, кто был в курсе, но не донес. Выясняли, в свою очередь, круг друзей этих друзей угонщиков - с кем о чем говорили, какие книги давали читать друг другу и т.д. Один из таких «друзей угонщиков» оказался другом Жоры. Так что в итоге во ВНИИМ в отдел, где работал Жора, пришли люди из КГБ и провели собрание. Об этом собрании мне рассказывал Юра. На него это очень сильно подействовало. Больше всего его потрясло даже не то, что говорили люди из органов – ничего неожиданного. Его потрясло поведение коллег, вроде бы жориных друзей, которые буквально с пеной у рта требовали сурового наказания. Слов про «расстрелять как бешеных псов» не было, требовали всего лишь посадить надолго. Удивляться тут особо нечему. Таких энтузиастов всегда хватало. А в данном конкретном случае – можно представить себе, как ненавидели многие коллеги Жору, сохраняя с ним вроде бы прекрасные отношения. Молодой, красивый, талантливый и успешный, да еще и независимый, не признающий авторитетов. И при этом еврей. В итоге чину из КГБ пришлось даже заступиться за Жору – разъяснить, что никакого преступления он не совершил, а всего лишь имел неподобающих друзей, вел с ними неподобающие разговоры и читал неподобающие книги. Так что сажать его пока что не за что, но вот допуск такого идеологически ненадежного человека к секретным материалам, конечно, недопустим. В итоге допуска Жору, понятно, лишили, с работы автоматом уволили, и он с изрядным трудом нашел место рядового инженера в какой-то открытой малоинтересной конторе. Без всяких шансов на повышение. Через сколько-то лет ему удалось получить разрешение на выезд. Он уехал в США. Лучшие годы были потеряны, большим ученым он не стал. Хотя был в США вполне успешен, стал в итоге вице-президентом какой-то довольно крупной компании. Но вряд ли это то, к чему он стремился в молодые годы. Леня переживал эту историю тяжело, к этому добавились другие неприятности, и в итоге он в 1975 уехал в Израиль и, как рассказывал мне потом, хотел  стереть из памяти советское прошлое. Ему это удалось. Когда в 2003 он приехал в Ленинград (выросшая дочка настояла, хотелось ей посмотреть, где вырос папа), он не мог даже найти дом, в котором жил – пришлось нам показывать…

Советские секреты

(продолжение)

Был у нас еще один случай лишения допуска.

Начну с предыстории.

Я начал работать в «Электроавтоматике» осенью 1970 года. А в конце лета 1972 года в отделе появились новые для меня люди, причем «старожилы» всех этих людей хорошо знали. Оказалось, что это сотрудники нашего отдела, и все это время они находились в Египте и занимались техническим обслуживанием наших изделий. А в июле президент Египта Садат выслал 20.000 советских «советников», так что пришлось и нашим вернуться домой. Трое из них были курящие, я с ними познакомился в пресс-центре (они были из других лабораторий). Примерно мои ровесники, отличные специалисты. Мы с ними часто болтали на разные темы, в «пресс-центре» проводили, когда не было запарки на работе, часа полтора в день. Но о работе в Египте они никогда не рассказывали, а я не спрашивал. Понятно было,  что они давали подписку о неразглашении. Но известно было, что двое, вернувшись, купили сразу кооперативные квартиры, а третий, у которого квартира была, купил «Волгу».

Был еще четвертый «побывавший». Он не курил, так что я его практически не знал. Узнал только, когда нас опять-таки погнали на собрание в конце дня. Собрание было посвящено этому «четвертому». Как выяснилось, он привез из Египта не только деньги, но и гонорею. Первоотдельщик потребовал от него исповеди, и тот признался, что вступил в Египте в самые натуральные сношения с иностранцами – с женщиной с пониженной социальной ответственностью. О последствиях он узнал уже дома (их выслали из Египта в течение нескольких часов), видимо, обратился в КВД, а врач, выяснив кто он и откуда, видимо, доложил органам (сразу вспоминается соответствующий эпизод из «17 мгновений»). Так или иначе, но все это всплыло. Начальство и первоотдельщик клеймили его, выступали с гневным обсуждением и какие-то холуи-общественники. Но общего осудительного голосования опять-таки не было. И правильно.

Когда мы расходились с собрания, я услышал, как кто-то из мужиков у меня за спиной мечтательно сказал: «Говорят, негритянка была…»   

А по поводу подписки о неразглашении вспомнилась еще одна невеселая история. Приятельствовал я в «Электроатоматике» с Юрой Евдокимовым. Он был на лет на 5-6 старше меня, давно работал в лаборатории, так что я с ним и по работе советовался, и нерабочих интересов у нас много общих было, начиная с общей любви к Фолкнеру; такое не часто встречалось и способствовало сближению родственных душ. И выпивали множество раз, и разговаривали, выпивши, о разном.

А потом, 1 января 1991, я уволился из «Электроавтоматики», и связь с коллегами оборвалась. И с Юрой я случайно встретился на улице где-то в районе 2000 года. Ему тогда, стало быть, было чуть больше 60, но постарел он за 10 лет, что мы не виделись, страшно. Просто старик – вместо былого красивого, энергичного мужчины, каким я его знал раньше. Пообщались, как всегда в таких случаях решили, что нужно бы нормально встретиться, но, в отличие от большинства случаев, действительно встретились. Было и вправду взаимное желание, и в итоге Юра пришел к нам в гости. Видно было, что в новую жизнь он не вписался, жилось им с женой явно не очень. Когда разговорились, Юра оживился, стал похож на прежнего. Но все равно видно было, что со здоровьем у него плохо, выглядел он больным. И вот только тогда он рассказал, что когда много лет назад служил в армии, его часть участвовала в ликвидации последствий тяжелейшей радиационной аварии на химкомбинате «Маяк» в закрытом городе Челябинск-40. С них потом взяли подписку о неразглашении, о которой Юра не забывал, даже выпив. Теперь не было той страны, в которой он давал подписку, он понимал, что его жизнь подходит к концу, и бояться ему было больше нечего. Так что рассказал, как это было, сказал, что все его сослуживцы, с которыми он поддерживал связь, уже умерли. А вскоре я узнал от своего прежнего коллеги о смерти Юры.