О стихах и прозе

(продолжение)

Мне в принципе не повезло с местом рождения. Если бы дед по какой-то странной причуде не сел в пломбированный вагон и не отправился в Россию в 1917, я бы родился в Швейцарии и меня окружали бы первоклассные озера, гористый воздух и сплошные французы. Но в рамках сложившейся ситуации с местом рождения мне, можно сказать, повезло. Родился, конечно, в империи, но все-таки в провинции у моря (если, конечно, считать Финский залив морем). Да и озер вокруг Ленинграда множество. А ведь мог бы родиться (не к ночи будь помянуто) в Москве, где изначально жили дед с бабушкой и, соответственно, отец в первые свои годы.

Но вот со временем рождения мне повезло определенно. Родился бы раньше, детские годы пришлись бы на войну, глядишь, и помер бы в блокаду… А так — получилось вполне вовремя. Войны уже не было, сталинскую эпоху, которая вполне могла бы изуродовать, зацепил лишь в раннем детстве, а когда произошел 20 съезд, мне было 10 лет. Так что я подрастал в период хрущевской оттепели, когда в культурной жизни произошли колоссальные перемены. Сейчас я говорю о литературе. После 20 съезда появились книги авторов, которые были фактически под запретом. Стали печатать Есенина, Александра Грина, стали печатать зарубежную фантастику, и советская фантастика, в которой после Александра Беляева и Алексея Толстого не было вообще ничего достойного упоминания, стала бурно развиваться. В 50-е появились первые, слабоватые еще вещи Стругацких, которые в 60-е стали, сколько могу судить, самыми читаемыми среди молодежи авторами. Из вышедшего в 1956 году альманаха "Литературная Москва" я впервые узнал, что была такая поэтесса — Марина Цветаева, там были напечатаны несколько ее стихотворений. И там же были отрывки из "Ни дня без строчки" Олеши, который помог мне научиться ценить и любить литературу. А в 1961, тоже в альманахе — "Тарусские страницы" — была напечатана уже большая подборка Цветаевой. А также . И там впервые, наверно, была напечатана проза Окуджавы. И стали вовсю печатать Белля, вышел двухтомник Хэмингуэя с "Фиестой", один за другим стали появляться романы Фолкнера. Про невероятный взлет поэзии, когда практически разом появились и получили (с оговорками, конечно) официальное признание Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, тот же Окуджава, и многие другие, не столь громкие, но вполне достойные. И появилась возможность хотя бы в самиздате читать Бродского. А потом — "Мастер и Маргарита". Все разом и не вспомнишь, но все это в совокупности составляло фон, на котором я и мои друзья росли. Это не говоря про появившиеся выставки картин, фильмы, спектакли. Период "малокартинья" существовал во всем советском искусстве сталинских времен, не было ни театра, ни кино, ни литературы. А потом — просто взрыв, и все это при нас, в самом подходящем для восприятия нового возрасте. Конечно, мы не имели возможности прочитать очень многое, "оттепель" была достаточно ограниченной. Очень многое стало доступным уже потом, в 90-е, когда уже не так, как в юности, тянет узнать что-то новое, начинаешь жить старыми запасами. Но и того, что было доступно в условиях советской цензуры нам, хватало с избытком. Почти непрерывно выходили книги, которые "надо было прочитать", фильмы и спектакли, которые "надо было посмотреть", открывались выставки, "на которые надо было сходить". Да и в Эрмитаже и Русском музее разделы современного искусства постоянно расширялись…

Короче, в культурном плане мы жили в молодости хорошее время — при том, что советский строй все равно ненавидели. Нам было интересно...