О стихах и прозе

(продолжение)

Последнее литературное впечатление, полученно от родителей — Маяковский. Я уже писал, как мама классе в восьмом-девятом прочитала мне "Облако в штанах", чтобы я понял, что Маяковский — это не только "Стихи о советском паспорте" и "Рассказ литейщика Ивана Козырева".

После этого литературные впечатления я получал уже самостоятельно. Путь моих собственных литературных пристрастий начался несколько необычно. В 10-ом классе моим любимым поэтом стал Владимир Солоухин. Тогда вышел сборник его стихов "Имеющий в руках цветы". Название сборника звучит несколько странно для сермяжно-посконного поэта, в нем было что-то одесское. Зато оформлена книжка была правильно, супер был очень красивый, на нем была замечательная рогожка — то ли лапти, то ли туесок какой-то. 

Я тогда впал в полное обалдение от стихотворения "Голова":

В пыли, перед нашим домом,

Валяется птичья голова.

Совершенно ненужный предмет.

Я шел и почти наступил на нее,

Но с брезгливостью ногу отдернул

И палкой

Кровавый комочек

Отбросил поближе к помойке.

Ибо именно там ее место…

Именно там? Ты уверен?

Жара… Мозг, наверное, уж стал высыхать.

Сколько сот миллионов столетий

Вся природа,

Все лучшие,

Все кропотливые силы земли

Создавали те несколько граммов

Самого тайного,

Самого тонкого,

Самого точного вещества,

Что сейчас высыхает

В изящной удобной коробке из кости

И что люди условно назвали созвучием: «мозг».

Все он мог.

Даст приказ — и вздымаются крылья у птицы,

Даст приказ — и поет и щебечет она.

Даст приказ — из гнезда за добычей стремится,

Даст приказ — возвращается, долгу верна.

У жизни,

Распространившейся во времени и пространстве,

Блестяще выдержанный экзамен —

Это маленькая,

В пестрых перышках,

Бесконечно красивая голова.

Триста тысяч машин, размещенных в гигантском зале,

Не заменят пятнадцати граммов

Невзрачного мягкого вещества.

Кто-то мне говорил: в Институте мозга

Изучают, делают срезы, разглядывают в микроскоп…

Да, четырнадцать миллиардов клеток,

Да, фосфора (допустим) полпроцента,

Но разве только это

Вмещает мой человеческий лоб?!

Загляните туда —

И развернутся синие бездны,

Вся вселенная там: Андромеды туманность видна.

Сколько зорь и цветов,

И стихов и морей — я не бедный, —

А какие мечты,

А какие горят имена!

Так что если когда-нибудь вам попадется

Моя

Валяющаяся на дороге

Снарядом ли,

Просто ли оторванная голова, —

Не пинайте ногой, пододвигая поближе к помойке.

Не говорите,

Что именно там ее место…

Даже относительно птичьей

Я обратно беру

Безобразные, безответственные слова

Сейчас перечитал это стихотворение и еще несколько из этого сборника, ума не приложу, что меня тогда так впечатлило, но впечатлило ведь! Так что я к изумлению нашей литераторши Веры Владимировны сочинение на тему "Мой любимый поэт" написал о Солоухине. Не помню, что я там писал, но исписал целую тетрадку. "Пятерку" Вера Владимировна за сочинение поставила, но изумления скрыть не сумела, несмотря на то, что женщина была интеллигентная и сдержанная. И прозаик любимый у меня в ту пору был достаточно экзотический. Сергей Диковский. Не уверен, что много сегодня найдется людей, которые просто слышали о таком писателе. У меня был его томик, в котором в основном были рассказы и повести о дальневосточных пограничниках, сухопутных и морских. Мне почему-то это страшно нравилось. Может, и правда был хороший писатель? В целом-то я в то время уже ведь не был любителем военно-патриотического жанра. Пожалуй, поищу и перечитаю. Мало ли, вдруг… А то я с тех пор не перечитывал, поскольку этот серый томик с прочувствованной надписью подарил на день рождения своей первой любви — наверно, к большому ее недоумению.

Слава богу, эти литературные аномалии продолжались недолго. Тогда же, когда я был в 10-ом классе, в "Знамени" напечатали тогда еще 30 отступлений из "Треугольной груши", и я в одночасье забыл Солоухина и полюбил уже навсегда Вознесенского. Первое место для меня он вскорости, правда, уступил Бродскому, но любовь все равно осталась. Какое счастье было, когда в 1973 побывали с Адой на его поэтическом вечере в "Октябрьском". А какая давка была на входе…

А на смену экзотическому Диковскому пришел Генрих Белль. Его "Бильярд в половине десятого" стал для меня настоящим потрясением и совершенно вытеснил Диковского, о котором я и не вспоминал до сегодняшнего дня. Правда, это было для меня самое тяжелое чтение к тому моменту. Обычно-то я читал книги залпом, не отрываясь, а с "Бильярдом" так не получилось. Я читал небольшими кусками, через каждые несколько страниц делал паузу, чтобы переварить и осознать прочитанное. До того мне не приходилось сталкиваться с таким сложным для чтения текстом, который при этом так захватывал бы. Бесконечные вроде бы "Белые по зеленому полю, красные по зеленому полю" завораживали, казалось, я куда-то погружаюсь и начинаю задыхаться, и нужно было остановиться, чтобы вдохнуть воздуха, придти в себя и продолжить чтение. Много позже я испытал примерно такое же, когда попытался читать "В поисках утраченного времени" Пруста. Но там я довольно быстро пришел к заключению, что игра не стоит свеч, поскольку Пруст, в отличие от Белля, показался мне не столько сложным, сколько претенциозно-скучным. Так что бросил, хотя и стыдно было, поскольку слышал, что это великое произведение.

А читать до конца с большим трудом и огромным интересом вскоре пришлось еще раз — когда в СССР начали печатать Фолкнера. Там не то что после нескольких страниц приходилось паузы делать, а иногда после одной фразы. Да еще перечитать эту фразу, чтобы понять, о чем там речь идет. Правда, фолкнеровские фразы могут быль длиной и в целую страницу, с бесконечным количеством причастных оборотов и временнЫх переходов. Причем это я я по-русски читал. Когда попытался читать на английском, причем не что-нибудь, а "Шум и ярость", то безнадежно завяз на первых же страницах, начисто перестал понимать, о чем речь идет, вынужден был бросить, так что прочитал только когда появился русский перевод. Правда, и перевод понял с трудом. Но полюбил я Фолкнера с первой прочитанной книги — с "Деревушки", и он тоже вытеснил тогда с первого места Белля. Хотя с тех времен юности люблю и ценю обоих. Правда, у Фолкнера мне все-таки больше нравятся вещи, написанные попроще, есть у него и такие. В частности, рассказы.