Я уже писал, что мой любимый фильм – «Бегущая по волнам». Не знаю, сколько раз смотрел его. Наверняка больше 10. Не помню. Но хорошо помню, как посмотрел его первые три раза.

Это было летом 1967 году. В то лето я и двое моих друзей по институту отправились на Черноморское побережье Кавказа. Добрались на поезде до Новороссийска и оттуда проехали до Сухуми. Двигались исключительно на попутках, ночевали на пляже под открытым небом, палатки у нас не было. Проводили по паре дней в тамошних городках – и двигались дальше. Вечером иногда ходили в кино – в летние открытые кинотеатры. Оттуда уже отправлялись на пляж на ночлег. Ужинали – сыр, хлеб, помидоры и вино – и укладывались спать. Так здорово засыпать под звездами под шум волн и просыпаться с восходом.

Кинопрокат в тех краях тогда был организован так: фильм везли по побережью, видимо, по нашему маршруту – от Новороссийска до Сухуми. Показывали в городке пару дней – и везли дальше. И так получилось, что попали мы на «Бегущую» в каком-то городке. Посмотрели, впечатлились и двинулись дальше. Но, как выяснилось, скорость нашего движения совпала со скоростью движения фильма  - и в следующем городке мы снова посмотрели его. А потом и в третий раз. Помню, меня удивило, что во время фильма зрители не уходили, а смотрели вполне внимательно.

А на нас троих фильм произвел огромное впечатление. От начала до конца. Но, конечно, главный эмоциональный удар был в конце. Сюжет фильма в целом соответствовал сюжету книги, и мы ждали, что, как в книге, чудесная сила остановит гирю, и памятник будет спасен. И когда гиря ударила, и памятник обрушился, это был шок. А потом еще страшная песня, которую поет в фильме Галич. Это было потрясение, я второго такого в кино не припомню. И сколько раз смотрел потом, зная, как все обернется, - все равно в этом месте каждый раз мороз по коже.

А захватил фильм с самого начала – неожиданностью. В фильме Гарвей (по сценарию он пианист и едет со своим менеджером на поезде к месту нового концерта) выходит из поезда глубокой ночью на маленькой станции, хочет купить сигареты в табачном киоске, видит гравюру на стене киоска, спрашивает у девушки-продавщицы «Что это?». Она отвечает: «Это наши места». Он спрашивает «И что же у вас за места». И слышит ответ: «Лисс, Зурбаган, Гель-Гью…». Гарвей недоумевает: «Как же так? Ведь это все придумал писатель, Александр Грин». А продавщица улыбается: «Шутник вы, до Лисса 30 минут автобусом». И Гарвей бросает турне, остается на этой станции, чтобы отправиться на встречу с неведомым. Вот с этого момента фильм нас и захватил. Меня – навсегда.   

И дальше весь фильм – с неослабевающим напряжением. На мой взгляд, «провисает» только сцена в полицейском участке после убийства Геза – очень уж откровенно сделана она под модного в то время в Союзе Антониони.    

Прекрасный выбор актеров. Богунова в роли Дэзи – как будто светится изнутри. Терехова – загадочная, только пустота и банальность за этой загадочностью. Хашимов с его странным, «нездешним» для России лицом. Отличная идея – пригласить на главную роль болгарина с его чуть заметным акцентом. Этот акцент очень соответствует слова «Я здесь чужой», которые Гарвей повторяет в фильме дважды. Он – чужой в этом мире, и это все время чувствуется. А акцент – дополняет.

В фильме вообще много повторов. Прежде всего, это полечка, который сперва играет на рояле Гарвей на «Бегущей», потом она слышна в сцене на «Нырке», когда Гарвея находят в море, потом ее играет оркестр в сцене разрушения памятника, и, наконец, на этот мотив  поет свою безнадежную песню Галич перед самым финалом – тоже безрадостным.

Дважды повторяется диалог Гарвея с Биче, а потом с Дэзи. С финальным «И вы простите.» «За что?» «За то, что спросила». И трижды повторяет свое «Бутлер!» Быков-Гез – каждый раз с другой интонацией. Быков, на мой взгляд, сыграл в этом фильме одну из лучших своих ролей (хотя плохих у него и не было). Его Гез все время играет, изображает кого-то, полностью опустошенный, мертвый человек притворяется живым. За минуту до смерти он сам говорит это «Капитана Геза нет. Он умер». «А я притворюсь живым» - и так, собственно, и происходит – после выстрела он идет и танцует в толпе уже мертвый по-настоящему. Как был мертв еще при жизни.  

И еще музыка Френкеля – начиная с фортепьянной мелодии, которую играет Гарвей в начале, на концерте, и на протяжении всего фильма – без этой музыки не было бы такого впечатления.

И еще – финал. У Грина в книге все довольно плоско. Happy end. Гарвей и Дэзи поженились и дом купили, живут вполне счастливо, и даже слышат в конце голос Фрэзи, приветствующей их.

В фильме Гарвей встречает Дэзи у моря, идет диалог примерно по Грину, только помрачнее. Гарвей наконец признается, что видел Фрези в шлюпке, что она побежала по волнам. И тут Дэзи спрашивает «Как побежала – вот так?» и бежит по песку, забегает в море, шлепая по воде, и брызги вокруг. И дальше – во весь экран - лицо Гарвея. Он смотрит в сторону Дэзи умиленно-снисходительно, как смотрят на милого шалящего ребенка, и вдруг на лице его появляется удивление, – и потрясение. И звучит – уже в оркестровом исполнении – красивая мелодия из «увертюры», и слышен голос «Гарвей, я пришла, чтобы вам не было одиноко и страшно».  Тоже happy end? Только камера отъезжает от лица Гарвея и смотрит на море. А море пустое, и никого там нет.

И прекрасная музыка больше никому не нужна. Все хотят слушать пианиста, который играет лежа на крышке рояля. А Гарвей так не умеет. Не умеет жить в реальности, а жить в мечте невозможно.