(продолжение)

Осенью 58 года разносили Пастернака, а летом, 22 июля, умер Зощенко.  Мы с бабушкой проводили лето в Латвии, в городке Цесис, в соседнем доме отдыхала какая-то старая ленинградская оперная певица, о смерти Зощенко она сказала мне. Может, в газетах сообщили, а может, она "голоса" слушала. Видно, смерть Зощенко ее очень взволновала,  так что она поделилась со мной, мальчишкой. Я запомнил, как она с горечью сказала «Затравили человека». Я тогда не понял, о чем она. Я знал, что был такой писатель – Зощенко - с детства. Книг его в доме не было, но отец почему-то очень любил рассказывать по памяти рассказы «Баня» и "Дрова" и называл мне фамилию автора. Но про постановление ЦК 46 года я, конечно, не знал.  И биографию Зощенко не знал. Книги его тогда не издавались, сборник избранного вышел уже после его смерти.

Задним числом понимаешь - антипастернаковская кампания показала, что среди вечной советской зимы «оттепель» не может длиться долго. Но в 13 лет я о таких вещах не задумывался. Тем более, что в то время ситуация все-таки была неопределенной. Линия партии была извилистой. В ноябре 1961 г. в «Новом мире» напечатали «Один день Ивана Денисовича» - это была бомба, после всплеска на 20 съезде о сталинизме и сталинских репрессиях практически не говорили – а тут такое. Казалось, что произошел какой-то перелом. Весной 62 вышла "Треугольная груша". Но уже 5 декабря 1962 года Хрущев устроил безобразный скандал на выставке авангардистов в Манеже, и сразу началась всесоюзная кампания по борьбе с «формализмом и абстракционизмом». А 7-8 марта 1963 г. состоялись встречи Хрущева с «творческой интеллигенцией». На этих встречах произошел разгром всего талантливого, что появилось в советском искусстве после 20 съезда. Эти молодые люди и называли себя «дети 20 съезда». Оказалось – не дети, а пасынки. Я не буду описывать скандал в Манеже и встречи в Кремле.  Об этом подробно написали участники этих встреч. Лучше всех, наверно, сделал это в «художественной форме» Василий Аксенов в романе «Таинственная страсть». Могу только сказать, что у нас, 18-летних, умерла тогда последняя надежда на то, что доведется пожить в нормальной стране. Хотя какие-то колебания по инерции еще происходили – в декабре 1963 редакция «Нового мира» выдвинула Солженицына на Ленинскую премию за «Один день». Я часто думал потом, годы спустя, как сложилась бы судьба Солженицына, если бы у власти тогда хватило бы ума дать ему премию и постараться приручить… Может, конечно, Солженицын стал падок на лдесть только к старости, атогда остался бы непреклонным. А может, и не было бы «Архипелага». Кто знает. Но это была бы другая власть. Премию Солженицыну не дали, и началась первая серьезная кампания его травли. А вскоре, в 1965, состоялся суд над Синявским и Даниэлем. Это был финиш. Людей не просто травили в прессе за художественное творчество – их посадили. После этого иллюзий относительно советской власти у нас не осталось. Как у многих «шестидесятников», еще сохранялась вера в «ленинские принципы», которые нарушил Сталин, и к которым не вернулись коммунисты в послесталинскую эпоху. Но и этого хватило ненадолго. Скоро для нас исчезла разница между Лениным и Сталиным. Окончательно осознали мы это после выхода «Архипелага ГУЛАГ» в 1973. Никто из нас не смог прочитать тогда «Архипелаг», но его передавали по «голосам», и мы крутили ручку настройки радиоприемников, стараясь выделить голос диктора из шума «глушилок» - глушили «Архипелаг» ожесточенно. Но того, что все-таки удалось услышать, было достаточно, чтобы понять – большевистский режим был преступным с первых дней своего существования.