Кисловодск

(продолжение)

Итак, мы поднялись по серпантину на гору и оказались на территории санатория имени Орджоникидзе. Бабушка с дедушкой разместились в санатории, а родители и я — у тети Жени (так я ее называл, отец называл ее просто "Женя", а мама — по имени-отчеству). Этот дом был расположен напротив главного корпуса санатория, и жили там в основном сотрудники санатория. Эти здания разделял большущий (во всяком случае, так мне тогда казалось; когда мы побывали там в 1991, сквер оказался значительно меньше, чем мне представлялось в ту пору, когда деревья были большими). Дом стоял на самом краю ровной площадки на вершине горы, дальше начинался склон. Так что квартира тети Жени была на первом этаже по фасаду, но чтобы попасть в дом, нужно было спуститься вниз по лестнице, идущей вдоль дома, парадное было ниже уровня фасада. Такие дома я много лет спустя увидел в Хайфе. Именно так, спустившись по лестнице, мы попадаем в дом-музей Мане Каца, замечательного израильского художника. Только дом небольшой, а тот, в Кисловодске, был пятиэтажный с высокими потолками... Я помню, что со стороны этой внешней лестницы в квартире тети Жени был большой, во всю длину квартиры, балкон, который располагался как бы над лестницей, нависая над ней. Так мне помнится. Но когда я теперь пытаюсь представить себе, как же это все это выглядело, я впадаю в недоумение. В моей памяти пол в квартире тети жени был где-то на уровне земли со стороны фасада. И на этом уровне, соответственно, начиналась лестница. И как балкон мог над ней нависать при этом, чтобы можно было пройти по лестнице, мне совершенно непонятно. Когда я пытаюсь представить себе эту картину, у меня начинает кружиться голова, как когда я рассматриваю гравюры Эшера. К сожалению, видел их только в книжных и журнальных репродукциях, в Голландии побывать не получилось, так что не был ни в музее Ван Гога, ни в музее Эшера. И вряд ли уже удастся побывать. А жаль.

В Кисловодске днем было жарко, солнце светило все время. Курортные дамы едва ли не поголовно ходили с недавно появившимися и очень модными тогда яркими китайскими зонтиками от солнца, шелковыми, с деревянными спицами.

Ночи-то были прохладные, поскольку санаторий на горе. Но в квартире тети Жени было прохладно и днем, стены были очень толстые, уж не знаю, во сколько кирпичей. И в комнатах всегда был полумрак, потому что шторы днем были задернуты для защиты от солнца (видимо, окна выходили на южную сторону). Мне там очень нравилось. Мне вообще нравилось все, что было связано с санаторием Орджоникидзе.

У меня не слишком хорошее обоняние, я завидую людям, которые многое помнят по запахам. Но вот именно с той поездкой в Кисловодск связаны два запаха, которые остались в памяти на всю жизнь. Как я сказал, между главным корпусом и домом тети Жени был большой сквер. Центральная аллея вела к санаторию. А вдоль аллеи был высажен душистый табак, и вечером, когда садилось солнце, цветы раскрывались, и на этой аллее стоял совершенно одуряющий запах. Потом душистый табак сажала мама в Комарово, и запах был тот же, но на даче-то было всего несколько кустиков, а в Кисловодске — целое море цветов...