Судьба играет человеком

(окончание)

Есть, правда, точка зрения, что, в какую бы сторону ни пошел человек на развилке, он в принципе все равно придет примерно к одному и тому же, поскольку обстоятельства могут меняться, а человек остается самим собой. Эту точку зрения лучше всего, по-моему, выражает пословица «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

Подтверждение этой точки зрения можно найти и в уже упомянутом фильме «Осторожно, двери закрываются» - в обеих своих жизнях героиня влюбляется в одного и того же человека, хотя и приходит к этому разными путями. А в рассказе О.Генри «Дороги судьбы»  «развилка» возникает совершенно в прямом смысле, но, какую дорогу ни выбрал бы герой, в конце этой дороги его ждет трагическая смерть, обусловленная свойствами его натуры. Однако мне как-то не хочется в это верить, поскольку тогда получается, что человек не выбирает направление, а плывет по течению. Может оно и так, но приятнее думать, что ты являешься хозяином своей судьбы, а не рабом своей натуры.

Тем более, что один раз в соответствии с фразой Короленко судьба поставила меня перед выбором, и я сделал выбор этот, когда бросил инженерство и стал переводчиком. И это кардинально изменило мою жизнь во всех отношениях, причем явно к лучшему. так что никак нельзя сказать, что в любом случае я пришел бы к одному и тому же.

Хотя, опять-таки, как посмотреть. Ведь в Израиле я бы оказался, думаю, в любом случае. Но это все-таки уже из области предположений.  
P.S. Сегодня хочу рекомендовать фильм «На последнем дыхании» - в двух версиях. Не сказал бы, что этот фильм поднимает настроение, скорее наоборот. Просто два эти фильма, по-моему, напрямую связаны с темой основного моего текста.

«На последнем дыхании» поставил в 1960 году тридцатилетний Жан-Люк Годар, в главной роли – 27-летний Жан-Поль Бельмондо. Мне повезло посмотреть этот фильм еще в 60-е, и впечатление было огромным. Только вот в Википедии написано, что это фильм о молодом бунтаре. Я с этим не согласен. На мой взгляд, герой Бельмондо не бунтует, а, наоборот, плывет по течению из-за полной своей бесхарактерности, инфантильности и неспособности задуматься, бессмысленно живет и бессмысленно гибнет. В значительной степени именно в связи с этим персонажем Бельмондо стали в 60-е употреблять термин «антигерой» И точно так же ведет себя героиня – Джин Сиберг. Непонятно зачем сходится с героем, непонятно зачем остается с ним и непонятно зачем предает в финале.  

А в 83 году американский режиссер Джим Макбрайд снял ремейк фильма Годара с Ричардом Гиром в главной роли.

И вот в этом фильме герой – действительно бунтарь, который совершенно сознательно (хотя и неразумно) крушит все вокруг себя, не обращая внимания ни на какие нормы и правила. Это его стиль жизни, он живет в ритме рок-н-ролла, свободный и бесшабашный. И героиня не в состоянии противостоять его бешеному напору, и предает его, просто чтобы спастись, она понимает, что путь с ним – это путь к гибели, но не может сойти с этого пути. А герой идет на смерть не бессмысленно, а осознанно, не желая покориться непреодолимым обстоятельствам и сдаться. Кстати, смерти героя Гира в кадре вообще-то нет, так что можно надеяться, что он все же успеет схватить пистолет и всех перестрелять (примерно такой же финал в фильме . Потому что очень уж герой обаятелен. Правда, надежда слабая. Но ведь примерно такой же финал в фильме «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кидд» (кстати, тоже очень рекомендую, замечательный фильм с Полом Ньюменом и Робертом Редфордом), а есть версия, что они спаслись из этой вроде бы совершенно безнадежной ситуации, причем не в кино, а в реальности (этот-то фильм о вполне реальных людях).

 Сульба играет человеком

(продолжение)

Случай второй

Когда родители приобрели кооперативную квартиру на Орбели, бабушка Женя осталась в коммуналке на Таврической. Но ненадолго. Она заболела, и мама забрала ее к нам на время болезни – да так бабушка, поправившись, у нас и осталась. Комната пустовала; она из-за низкой освещенности была официально признана непригодной для жилья, но давать взамен что-то другое никто не собирался. Так мы и жили, в трехкомнатной «распашонке» было тесновато, но ничего. Однако хотелось жить попросторнее, тем более, комната пропадала – темная, но большая, 32 метра… И родители стали искать вариант обмена. В начале 69 года вариант отыскался. Разъехаться хотела семья, которая жила в 4-комнатной квартире в старом доме в Орловском переулке. Я о таком и не слышал никогда,  хотя находится-то он в центре города. Расположен он позади гостиницы «Октябрьская», которая фасадом выходит на площадь Восстания, и идет от 1-о до 2-ой Советской. Невский совсем рядом, а переулок тихий, там и машин не бывает, да и пешеходов редко встретишь. Квартира очень нам всем понравилась, стали оформлять документы. Когда все документы были готовы, бабушка Женя скоропостижно умерла. Это было неожиданно и страшно, я бабушку очень любил, а уж что с мамой было… Так что о несостоявшемся обмене тогда никто и не думал. Все это забылось, ушло. Но потом, через годы, я вспомнил об этом и подумал, что вот это была развилка. Переехали бы мы туда – и вся жизнь пошла бы по-другому, жизнь в спальном районе и жизнь в двух шагах от Невского – это совсем разные истории. Опять же была бы своя комната, друзья бы собирались… И уж точно не повезло бы мне так с женитьбой, не встретил бы я свою будущую жену. Так что даже смертью своей бабушка Женя, которая очень много значила для меня при жизни,  мне помогла.

P.S. Сегодня рекомендую для хорошего настроения фильм «Кудряшка Сью» (Curly Sue) (1991 режиссер  Джон Хьюз («Один дома», «Бетховен», «101 долматинец»). Сентиментальная история про бродягу-афериста, который мотается по стране, а при нем – маленькая девочка, которая помогает ему в его аферах. В конце он, понятно, встречает (причем тут важно, как именно «встречает») богатую красавицу, которая привязывается к девочке, да и к бродяге. Ничего особенного, но замечательная пара – Джеймас Белуши и невероятно обаятельная и смешная десятилетняя Элисон Портер. Веселый и трогательный фильм с хорошим концом (они поженятся!).   

 Судьба играет человеком

(продолжение)

Была еще пятая ситуация – комбинированная. Когда я оказался перед выбором в результате не зависящих от меня внешних обстоятельств. И выбор этот повлиял на всю мою жизнь. 

Но я хочу рассказать о двух случаях из этих пяти.  

 Итак, случай первый.

К осени 58 года достроили дачу в Комарово, и с тех пор вся наша семья проводила там много времени. С весны до осени. Хотелось бывать там и зимой, родители были еще молодые, ходили на лыжах. И я тоже. Так здорово было бежать по тонкому слою снега, покрывавшего лед замерзшего Финского залива, в солнечный день!   Но ездить зимой на дачу было затруднительно. Дом был довольно большой (по тем временам, понятно), двухэтажный, после запуска отопления прогревался достаточно долго. А запустить зимой водяное отопление – это была целая история, поскольку воду приходилось сливать при «закрытии сезона», иначе замерзшая в трубах вода могла эти трубы разорватьЮ и закачать ее заново зимой было сложно и долго. Поэтому мы и некоторые наши соседи по Комарово пользовались услугами истопника. Тот обходил каждый день дома своих клиентов и засыпал уголь в топку котла отопления, так что дом оставался теплым, и приехать можно было в любой момент. А уголь стоил дешево. В Комарово местного населения было немного, а найти среди представителей этого населения непьющего до такой степени, чтобы можно было быть уверенным, что он не уйдет в запой и в итоге не заморозит отопление, было весьма сложно. Так что когда этот истопник умер, найти другого не удавалось. И ездить зимой на дачу стало невозможно. Я по этому поводу переживал не сильно, мне и в городе было неплохо в нашей компании, а родители и бабушка Эдда – сильно. И мама поделилась своими переживаниями на работе. Происходило это в 60-е. Услышав о ее переживаниях, молодой коллега  по институту театра, музыки и кино сказал, что есть у него приятель, студент, очень добропорядочный, и студенту этому негде жить. Поэтому он с радостью согласился бы жить постоянно в Комарово и в качестве платы за жилье выполнять обязанности истопника. Идея была заманчивая, но семейный совет в составе родителей и бабушки Эдды эту идею забраковал. Мама достаточно хорошо знала своего молодого коллегу и не слишком доверяла его рекомендации по части добропорядочности кандидата в истопники.  И к студентам все относились с недоверием, имея представление о времяпровождении нашей институтской компании. К студенту наверняка будут наезжать на неделе друзья, и в итоге они если и не сожгут дом по пьянке, то все переломают и загадят.  Вспоминая свою молодость, должен признать, что такие опасения были вполне оправданными. Так что мы остались без истопника.

И все об этой истории забыли.

Вспомнили об этом несколько лет спустя, когда стали известны дополнительные обстоятельства.

Маминого молодого коллегу звали Геннадий Шмаков. О нем можно прочитать в Википедии.

А потом выяснилось, что рекомендованный им и отвергнутый моей семьей друг не был на самом деле студентом. Он и школу-то не закончил. Это был Иосиф Бродский.

Вот с тех пор я и думаю иногда, как бы сложилась моя жизнь, если бы Бродский стал истопником в Комарово, если бы я попал в его компанию (разумеется, при условии, что меня приняли бы в эту компанию, в чем я, понятно, не уверен). Но если бы все-таки – то что? Можно только гадать, но мальчик я был впечатлительный, и бог знает, куда бы занесли меня  новые сильные впечатления. Тихий и интеллигентный Миша Мейлах (мы с ним довольно много общались в детстве в Комарово, а потом вместе заканчивали вечернюю школу) был в этой среде весьма плотно, и в итоге получил 7 лет лагерей. Хотя, конечно, он был в этой компании человеком не случайным, это была именно его среда, он там был свой. Так что, вполне возможно, встреча с Бродским стала бы для меня бы для меня лишь памятным эпизодом, о котором я рассказывал бы в старости. Кто знает. Но теперь вот остается рассказывать о том, как встреча с Бродским не состоялась.    

 У писателя Владимира Галактионовича Короленко в повести «Слепой музыкант», которую читал, наверно,  каждый советский ребенок (из тех, конечно, кто вообще читал книги) есть фраза «Раз в жизни к каждому человеку приходит судьба и говорит: «Выбирай». Фраза очень красивая.  Правда, фраза из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе», на мой взгляд, еще красивше.

Но при всей своей красоте фраза Короленко все же не вполне верна. Во-первых, не уверен, что к каждому, во-вторых, такое возможно и не один раз. А если и придет судьба, и скажет, не факт, что человек окажется в состоянии выбрать. Не привык. Примерно на эту тему есть стихотворение у Эренбурга, написанное в 1957 году:

 

Ты помнишь, жаловался Тютчев:

«Мысль изреченная есть ложь».

Ты не пытался думать — лучше

Чужая мысль, чужая ложь.

Да и к чему осьмушки мысли?

От соски ты отвык едва,

Как сразу над тобой нависли

Семипудовые слова.

И было в жизни много шума,

Пальбы, проклятий, фарсов, фраз.

Ты так и не успел подумать,

Что набежит короткий час,

Когда не закричишь дискантом,

Не убежишь, не проведешь,

Когда нельзя играть в молчанку,

А мысли нет, есть только ложь.

 

А в третьих - судьба совершенно не обязательно что-то говорит, мы вполне можем оказаться перед выбором, который даже не замечаем и не делаем сознательно, да и вообще судьба наша может решиться из-за случайных обстоятельств, которые просто никак от нас не зависят – и выбирать не приходится, просто так получилось.  

На эту тему есть очень интересный фильм - «Осторожно, двери закрываются» (Sliding Doors) (1998 г., режиссер Питер Хауитт). В этом фильме судьба героини зависит от того, успеет ли она вскочить в вагон метро, прежде, чем закроются двери. Успеет – одна судьба, не успеет – другая. В фильме прослеживаются оба варианта. Две альтернативные реальности. Авторы придумали остроумный способ, позволяющий зрителям сразу определять, в какой из двух реальностей происходит действие в данный момент. В одной героиня сохраняет длинные волосы, в другой – коротко стрижется.  Не перепутаешь.

И сколько таких «дверей в метро», в которые мы входим или не входим, попадается  на протяжении нашей жизни, нам знать не дано.

Но бывают моменты, когда ситуация «развилки» видна, когда мы можем отследить момент, который, независимо от нас, повлиял на всю нашу дальнейшую жизнь, изменил нашу жизнь или не изменил. В моей жизни я могу насчитать четыре таких ситуации. О двух из них собираюсь написать.

P.S. Хочу рекомендовать фильм «Черинг Кросс Роуд, 84» (Charing Cross Road) (1987, режиссер Дэвид Хью Джонс»). Фильм о романе по переписке, который продолжался почти 20 лет. В главных ролях – один из моих любимых актеров Энтони Хопкинс и замечательная Энн Бэнкрофт («Сотворившая чудо», «Выпускник»). Веселым фильм не назовешь, и (простите за спойлер) хорошего конца у него нет (если считать хорошим концом свадьбу героев). Скорее можно даже сказать, что это грустный фильм. Но грусть – светлая.   

(окончание) 

С «общенациональными» разносами в целом все ясно. Они запускались с самого верха, через центральные газеты, и в принципе соответствовали текущему направлению извилистой генеральной линии партии, хотя и здесь играли существенную роль личные мотивы. Известно, скажем, что Хрущева «готовили» к посещению Манежа, так что он пришел на выставку уже настроенный соответствующим образом.

Как возникали разносы на локальном уровне, можно только гадать, но здесь, видимо, личные мотивы играли еще бОльшую роль. Когда в «Ленинградской правде» появилась разносная рецензия на фильм Вульфовича и Курихина  «Мост перейти нельзя» (авторов, как водится, упрекали в формализме), в «киношно-театральных кругах» города были уверены, что статью эту организовал Юрий Толубеев, который был в этих кругах «в авторитете». Толубеев играл (и играл прекрасно) Вилли Ломена в пьесе Артура Миллера «Смерть коммивояжера», по которой был поставлен фильм. Соответственно, он рассчитывал, что на роль в фильме пригласят его. А режиссеры пригласили Николая Волкова-старшего (который Хоттабыч), он сыграл совсем не то, что играл Толубеев, и получилось очень интересно. И обиженный Толубеев решил отомстить. В итоге на Вульфовича и Курихина повесили ярлык формалистов. Вместе они больше не работали, Курехин снял несколько вполне реалистических, но слабых фильмов, Вульфович попытался еще взбрыкнуться, выпустил интересный фильм «Улица Ньютона, дом 1» на модную тогда тему физиков, получил еще раз за формализм (видимо, по инерции, ничего «такого» в фильме не было, просто он не был безликим) и после этого снимал время от времени унылую серятину.

По какой причине возникали другие разносы, понять трудно. Кто знает, почему осенью 1961 года в ленинградской «Смене» появилась хамская статья об Окуджаве («Цена шумного успеха», и почему «Комсомолка» оперативно перепечатала эту статью (случай, по-моему, беспрецедентный). Найти эту статью можно здесь: https://history.wikireading.ru/72174 Песня «Петухи» в этой статье была названа «откровенно кабацкой», «Голубой шарик» - воинствующим образчиком бессмыслицы. В апреле 62 года появилась еще одна погромная статья «Бремя славы» (ее можно прочитать по той же ссылке), где выдвигались уже политические обвинения («А главное, что отвращает молодежь от песенного творчества Окуджавы – это полное, так сказать, несовпадение его с настроениями и устремлениями молодого поколения строителей коммунизма»). Но это была всего-навсего московская «Вечерка», да и «Комсомолку» нельзя было считать «истиной в последней инстанции». Приговором могла стать статья в «Правде», на худой конец – в «Известиях». А тут, видимо, опять было чье-то личное отношение на невысоком уровне, поскольку в том же 1962 году Окуджаву приняли в Союз писателей – это было официальное признание.

Окуджаве доставалось не раз, последний раз в советские времена на моей памяти – после выхода романа «Путешествие дилетантов». В национал-патриотическом журнале «Молодая Гвардия» появилась разносная рецензия. Причем ситуация была весьма забавная. В романе речь идет о тотальной несвободе в России, о душной, нестерпимой атмосфере, в которой живут герои.  Но – в царской России. И не просто в царской, а в «николаевской». Николай I по каким-то непонятным для меня причинам был в советской истории самым ненавидимым монархом. На втором месте, с большим отставанием, шел, наверно, Павел I. Читателям было понятно, что имеет в виду автор, но формально придраться было не к чему. И вот автор рецензии, не имея возможности прямо обвинить Окуджаву в клевете на советский строй, был вынужден обвинять Окуджаву в очернении николаевской России! При том, что в издании БСЭ, вышедшем в 60-70-е годы, Николай I характеризовался так: «По своему характеру Н. I был жесток, деспотичен. Политические воззрения Н. I были цельны — самодержавие представлялось ему незыблемым догматом, понятие о праве оставалось для него недоступным. Истиной в последней инстанции являлись его собственные представления. Отсюда основным качеством, которое он требовал от окружавших его людей, было послушание. Всё это обусловливало утверждение вокруг Н. I системы лжи, угодничества и лицемерия». И вот эту «систему лжи, угодничества и лицемерия» автор рецензии защищал от нападок Окуджавы, обвиняя его, как выражаются сегодня, в «переписывании истории». Воистину Россия – страна с непредсказуемым прошлым.

С другой стороны, а что было делать автору рецензии? Заявить, что Окуджава пишет о царской России, а имеет в виду СССР? У автора хватило ума не уподобиться герою старого, дореволюционного еще анекдота (мне его в детстве дед рассказал, опять-таки имея в виду современность):

Шел по улице человек и кричал: «Царь – дурак». Забрали его в участок, он оправдывается: Я же не про нашего, а про болгарского». Полицейский ему говорит: «Ты дурака-то не валяй. Каждому ведь ясно – если дурак, то наш».  

 (продолжение)

Кампанию по осуждению деятелей искусства, имевшую «всесоюзный масштаб», пожалуй, могу припомнить еще только одну – когда шел суд над Синявским и Даниэлем в 1966 году. Это уголовное дело было «знаковым» - не могу припомнить другого случая, когда в СССР судили бы по уголовной статье исключительно за книги. Писателей в СССР судили и даже расстреливали и раньше, но при этом их обвиняли в участии в антиправительственном заговоре, как Гумилева, или в «антисоветской заговорщической террористической деятельности и шпионаже», как Бабеля. А чтобы судили просто за книжку – не помню ни одного случая. Факт публикации за границей рассматривался, понятно, как отягчающее обстоятельство, но сам по себе преступлением не являлся. Судили именно за содержание книг. Кампания по осуждению велась широкая, в разных СМИ, но не только в СМИ, а и на более высоком уровне. Новоиспеченный нобелевский лауреат Михаил Шолохов не в газете какой-нибудь, а аж на съезде КПСС сказал следующее: «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а «руководствуясь революционным правосознанием», ох, не ту меру получили бы эти оборотни». Почти «расстрелять как бешеных псов», хотя реально до этого дело все же не дошло, «всего-то» 5 и 7 лет лагерей.

Остальные «осуждения» деятелей искусства носили локальный характер. «Дело Бродского» (1965) широко освещалась за рубежом и вызвало большие волнения в «узких кругах» (поскольку «широкие круги» о Бродском просто и не знали ничего), но в СМИ это «дело» сопровождалось, насколько я знаю, всего двумя статьями в малоавторитетной ленинградской «Вечерке».

 В остальных случаях до суда, слава богу, дело не доходило, все ограничивалось появлением одной-двух статей. Обвинения в адрес художников (в широком смысле) были двух категорий: «политические», когда авторов обвиняли в антисоветских настроениях, но все же не в преступлениях, и «художественные», когда авторов обвиняли в формализме и отходе от социалистического реализма. За бездарность не ругали никогда, поскольку, если бы ругали за бездарность, ругать пришлось бы идеологически безупречных советских генералов от искусства. Так что ругали практически исключительно талантливых. Появление разносной рецензии почти безошибочно можно было считать подтверждением талантливости произведения, на такие фильмы шли обязательно , такие книги читали обязательно – и почти никогда не промахивались. Деятели, официально признанные в СССР выдающимися писателями были бездарны поголовно (в кино, театре и живописи дело обстояло все же не совсем так).

Какие вспоминаются идейно-политические обвинения?

После выхода фильма Рязанова «Человек ниоткуда» - про снежного человека, которого звали Чудак, Рязанов получил разнос. Главная его вина оказалась в том, что Чудак в финале по недоразумению отправляется в космос в составе экспедиции. Рязанову предъявили совершенно дикое обвинение в том, что Чудак летит в космос потому, что, по мнению автора, среди советских людей нет достойных представлять в космосе землян. Неважно, что это совершенно не соответствовало тому, что было на экране. Фильм практически не был выпущен в прокат, так что зрители его все равно не видели. Окуджаву за повесть о войне «Будь здоров, школяр, обвиняли в пацифизме и в подражании Ремарку. В пацифизме же обвиняли Алова и Наумова за фильм «Мир входящему» - лучший, на мой взгляд, советский фильм о войне.

Серьезное политическое обвинение было предъявлено Стругацким. Исключительно бездарный писатель-фантаст Владимир Немцов в статье «Для кого пишут фантасты», опубликованной в Известиях в 1966 году, фактически исключил Стругацких из числа советских людей.

Он написал: «Насколько же мы, граждане сегодняшнего социалистического общества, человечнее, гуманнее героев, созданных Стругацкими? Мы вмешиваемся в ход истории, мы помогаем народам, которые борются за свою свободу и национальную независимость. И будем помогать, пока живет в нас революционный дух». Говорится-то о героях романа «Трудно быть богом», но опубликована эта статья была после ареста Даниэля и Синявского, за несколько дней до начала суда над ними. А из дела этого следовало, что автор не может «прикрываться» героем, а несет полную ответственность за все, что говори и делает герой. В том числе и уголовную ответственность.  Слава богу, этот политический донос не стал поводом для уголовного дела.

Второй раз Стругацкие подверглись разносу, когда в 1972 году в ФРГ вышел их роман «Гадкие лебеди», отвергнутый ранее советской цензурой. Появились возмущенные публикации, вспомнилась история с «Жеваго», но и здесь все обошлось. Стругацкие заявили, что знать не знают, как их рукопись попала на Запад, и все утихло.  Мне тогда как-то попало в руки это немецкое издание, и я его перепечатал для себя. Хотя не могу сказать, что «Гадкие лебеди» отношу к большим удачам Стругацких.

 (продолжение)

Я считал, что достаточно осведомлен о временах «культа личности». Но те куски «Архипелага», которые мне удалось услышать, меня потрясли. Таких чудовищных преступлений я представить себе не мог. При этом стало ясно (раньше я действительно не понимал этого), что преступления эти начались с самого начала – с «Великого Октября». Услышанное было настолько чудовищно, что трудно было поверить. Я успокаивал себя тем, что Солженицын, обиженный (справедливо) на советскую власть, обозленный, мог что-то преувеличить. И, когда началась кампания по разоблачению Солженицына, ждал, что его рассказы будут опровергать, будут доказывать его необъективность, допущенные им преувеличения (именно преувеличения, даже в тот период я все-таки не думал, что Солженицын умышленно допустил прямую ложь) и т.д. Но ничего этого не последовало. Лишь ругань в адрес Солженицына, но никаких опровержений по существу. Писали, что у отца Солженицына до революции был дом в Кисловодске, что советская власть этот дом отобрала, и потому Солженицын с детства ненавидел советскую власть. Писали, что Солженицын защищает бандеровцев и власовцев, справедливо наказанных за предательство советским судом. И самого Солженицына стали называть «литературным власовцем». Печатали какие-то гнусные выдумки про поведение Солженицына на войне (кстати, эти выдумки публикуются и сегодня, готовя этот текст я обнаружил соответствующие статейки, датированные 2018, 2019). И занимались этим не только «политические» газеты – «Правда», «Известия». Не отставала и любимая советскими либералами «Литературка». И вполне достойные люди участвовали в этой травле Солженицына – так же, как в сталинские времена другие достойные люди обличали «врагов народа».

Так что поверил я в то, что Солженицын написал правду, благодаря советским СМИ. Хотя советских пропагандистов обвинять сложно. Что они могли сделать? Как они могли опровергнуть Солженицына по существу. Конечно, он не имел доступа к архивам, и в «Архипелаге», имеются у него какие-то ошибки, неточности. Но по сути все сказанное там - правда.

Я отнюдь не считаю, что все, что написал Солженицын, гениально.  Безотносительно к его политическим взглядам, которые мне не всегда близки, а порой и чужды совершенно. Мне не понравились «В круге первом» и «Раковый корпус» - если судить о них как о «чистой литературе», то это, на мой взгляд, это слабые романы. «Красное колесо» я просто не осилил, мне все это многословие показалось тяжеловесным, скучным и неубедительным. Но «Иван Денисович» и еще несколько маленьких рассказов Солженицына я считаю прекрасной литературой. А «Архипелаг Гулаг», на мой взгляд, - одна из величайших книг 20 века – не благодаря своим литературным достоинствам, а благодаря тому, что она раскрыла всему миру глаза на преступную сущность большевистской власти. Ленин в свое время назвал «Мать» Горького нужной и своевременной книгой. «Архипелаг» был нужен не большевистской секте, а всему человечеству – эта книга помогла людям понять преступную сущность коммунистического режима. Что касается своевременности, то жаль, что эта книга не появилась раньше. Просто не представляю, кем надо быть, чтобы, прочитавши «Архипелаг», искренне сохранять какие-то иллюзии по поводу коммунизма.

 P.S. Сегодня рекомендую всем, кто не смотрел (если такие имеются), сериал «Друзья». Этот сериал с восторгом опять-таки смотрели три поколения нашей семьи. Очень смешно, если втянуться, то персонажей сериала и правда начинаешь воспринимать как друзей. Сериал шел много сезонов, так что с его помощью можно поднимать настроение достаточно долго. Если не транжирить, расходовать экономно, то, надеюсь, и до конца пандемии хватит. Тем, кто будет смотреть в переводе на русский, очень рекомендую отыскать версию озвучки с переводом Михаила Мишина. Мишинский перевод как минимум не хуже оригинала.

 (продолжение)

Осенью 58 года разносили Пастернака, а летом, 22 июля, умер Зощенко.  Мы с бабушкой проводили лето в Латвии, в городке Цесис, в соседнем доме отдыхала какая-то старая ленинградская оперная певица, о смерти Зощенко она сказала мне. Может, в газетах сообщили, а может, она "голоса" слушала. Видно, смерть Зощенко ее очень взволновала,  так что она поделилась со мной, мальчишкой. Я запомнил, как она с горечью сказала «Затравили человека». Я тогда не понял, о чем она. Я знал, что был такой писатель – Зощенко - с детства. Книг его в доме не было, но отец почему-то очень любил рассказывать по памяти рассказы «Баня» и "Дрова" и называл мне фамилию автора. Но про постановление ЦК 46 года я, конечно, не знал.  И биографию Зощенко не знал. Книги его тогда не издавались, сборник избранного вышел уже после его смерти.

Задним числом понимаешь - антипастернаковская кампания показала, что среди вечной советской зимы «оттепель» не может длиться долго. Но в 13 лет я о таких вещах не задумывался. Тем более, что в то время ситуация все-таки была неопределенной. Линия партии была извилистой. В ноябре 1961 г. в «Новом мире» напечатали «Один день Ивана Денисовича» - это была бомба, после всплеска на 20 съезде о сталинизме и сталинских репрессиях практически не говорили – а тут такое. Казалось, что произошел какой-то перелом. Весной 62 вышла "Треугольная груша". Но уже 5 декабря 1962 года Хрущев устроил безобразный скандал на выставке авангардистов в Манеже, и сразу началась всесоюзная кампания по борьбе с «формализмом и абстракционизмом». А 7-8 марта 1963 г. состоялись встречи Хрущева с «творческой интеллигенцией». На этих встречах произошел разгром всего талантливого, что появилось в советском искусстве после 20 съезда. Эти молодые люди и называли себя «дети 20 съезда». Оказалось – не дети, а пасынки. Я не буду описывать скандал в Манеже и встречи в Кремле.  Об этом подробно написали участники этих встреч. Лучше всех, наверно, сделал это в «художественной форме» Василий Аксенов в романе «Таинственная страсть». Могу только сказать, что у нас, 18-летних, умерла тогда последняя надежда на то, что доведется пожить в нормальной стране. Хотя какие-то колебания по инерции еще происходили – в декабре 1963 редакция «Нового мира» выдвинула Солженицына на Ленинскую премию за «Один день». Я часто думал потом, годы спустя, как сложилась бы судьба Солженицына, если бы у власти тогда хватило бы ума дать ему премию и постараться приручить… Может, конечно, Солженицын стал падок на лдесть только к старости, атогда остался бы непреклонным. А может, и не было бы «Архипелага». Кто знает. Но это была бы другая власть. Премию Солженицыну не дали, и началась первая серьезная кампания его травли. А вскоре, в 1965, состоялся суд над Синявским и Даниэлем. Это был финиш. Людей не просто травили в прессе за художественное творчество – их посадили. После этого иллюзий относительно советской власти у нас не осталось. Как у многих «шестидесятников», еще сохранялась вера в «ленинские принципы», которые нарушил Сталин, и к которым не вернулись коммунисты в послесталинскую эпоху. Но и этого хватило ненадолго. Скоро для нас исчезла разница между Лениным и Сталиным. Окончательно осознали мы это после выхода «Архипелага ГУЛАГ» в 1973. Никто из нас не смог прочитать тогда «Архипелаг», но его передавали по «голосам», и мы крутили ручку настройки радиоприемников, стараясь выделить голос диктора из шума «глушилок» - глушили «Архипелаг» ожесточенно. Но того, что все-таки удалось услышать, было достаточно, чтобы понять – большевистский режим был преступным с первых дней своего существования.   

 Вчера написал про разнос, который устроили «Треугольной груше», и стал вспоминать другие разносы советских времен, которые остались в памяти.

Первое, что я помню, это травля Пастернака. Мне тогда было 13 лет, Пастернака я не читал, но вся эта  история запомнилась, поскольку о ней много говорили дома. Ругани в адрес Пастернака было много, причем именно ругани. Неконкретной ругани. «Клеветник», «свинья, которая гадит в своем доме» и т.д. Практически ничего по существу. И неудивительно.  Все знают фразу «Пастернака не читал, но осуждаю». Это вовсе не преувеличение. Константин Ваншенкин в своих воспоминаниях  «Как исключали Пастернака» (https://philologist.livejournal.com/10057557.html) пишет: «Самое же удивительное, — но тогда почти никому это удивительным не казалось, — что большинство присутствующих не читало роман. С ним были знакомы только рабочие секретари и члены бывшей редколлегии «Нового мира». Некоторые вообще не могли уяснить смысл происходящего. Один седобородый аксакал воскликнул:

— Слушаю, слушаю и никак не могу понять — при чем здесь
 Швеция?!».

По-моему, единственный чисто литературный разнос романа – опубликованное «Литературной газете» в разгар антипастернаковской кампании адресованное Пастернаку письмо редколлегии «Нового мира», написанное в 1956 году (http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/LITRA/PASTERNAK-58/PAST3.HTM)  В письме содержался подробный литературный (но с сильным политическим уклоном) разбор романа; завершалось письмо отказом в публикации.

А апогеем этой травли стало, наверно, выступление Семичастного (он был тогда первым секретарем ЦК ВЛКСМ) в присутствии всех советских вождей. Семичастный тогда сказал:

 «Иногда мы — кстати, совершенно незаслуженно — говорим о свинье, что она такая-сякая и прочее. Я должен вам сказать, что это наветы на свинью. Свинья — все люди, которые имеют дело с этими животными, знают особенности свиньи, — она никогда не гадит там, где кушает, никогда не гадит там, где спит. Поэтому если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал».

И далее: «А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического, по которому он так соскучился и о котором он в своем произведении высказался. Я уверен, что общественность приветствовала бы это! Пусть он стал бы действительным эмигрантом и пусть бы отправился в свой капиталистический рай! Я уверен, что и общественность, и правительство никаких препятствий ему бы не чинили, а, наоборот, считали бы, что этот его уход из нашей среды освежил бы воздух».

Услышав это, Пастернак, поняв, что ему грозит высылка из страны, направил Хрущеву письмо (https://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/55910), в котором писал:

«Из доклада т. Семичастного мне стало известно о том, что правительство «не чинило бы никаких препятствий моему выезду из СССР». Для меня это невозможно. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне ее».

Хрущев ответил на это письмо в одном из своих выступлений. Он сказал, что Пастернак может получить заграничный паспорт в любой момент.

Пастернак, обращаясь к Хрущеву, не знал, конечно, о его роли в этом деле. В 1989 году Семичастный рассказал об этой роли (Огонек №24, 1989): «Хрущев вызвал меня и сказал: „Ты не возражаешь? В докладе надо Пастернака проработать. Давай сейчас мы наговорим, а завтра Суслов посмотрит — и давай“. Надиктовал он две странички. Конечно, с его резкой позицией о том, что даже свинья не позволит себе гадить»…

Пастернака не выслали и не посадили. Он просто вскоре умер. Сердце…

Через несколько лет Галич напишет об этом стихотворение «Памяти Пастернака» (https://www.youtube.com/watch?v=aYRQIr6pTRQ). Из большого цикла «Литераторские мостки» о трагической судьбе российских писателей и России.

 

Александр Галич

ПАМЯТИ ПАСТЕРНАКА

 

                "... правление Литературного Фонда СССР извещает

                о смерти писателя, члена Литфонда, Бориса

                Леонидовича Пастернака, последовавшей

                30 мая сего года, на 71-ом году жизни, после

                тяжелой и продолжительной болезни, и выражает

                соболезнование семье покойного".

                        (Единственное, появившееся в газетах, вернее,

                        в одной - "Литературной газете", - сообщение

                        о смерти Б.Л.Пастернака)

 

Разобрали венки на веники,

На полчасика погрустнели...

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели!

 

И терзали Шопена лабухи,

И торжественно шло прощанье...

Он не мылил петли в Елабуге

И с ума не сходил в Сучане!

 

Даже киевские письмэнники

На поминки его поспели.

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели!..

 

И не то чтобы с чем-то за сорок —

Ровно семьдесят, возраст смертный.

И не просто какой-то пасынок —

Член Литфонда, усопший сметный!

 

Ах, осыпались лапы елочьи,

Отзвенели его метели...

До чего ж мы гордимся, сволочи,

Что он умер в своей постели!

 

"Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела..."

 

Нет, никакая не свеча —

Горела люстра!

Очки на морде палача

Сверкали шустро!

 

А зал зевал, а зал скучал —

Мели, Емеля!

Ведь не в тюрьму и не в Сучан,

Не к высшей мере!

 

И не к терновому венцу

Колесованьем,

А как поленом по лицу —

Голосованьем!

 

И кто-то, спьяну, вопрошал:

— За что? Кого там?

И кто-то жрал, и кто-то ржал

Над анекдотом...

 

Мы не забудем этот смех

И эту скуку!

Мы — поименно! — вспомним всех,

Кто поднял руку!..

 

"Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку..."

 

Вот и смолкли клевета и споры,

Словно взят у вечности отгул...

А над гробом встали мародёры

И несут почётный ка-ра-ул!

 

Переделкино,

4 декабря 1966

 

К сожалению, Галич ошибся. Да, конечно, в перестроечные годы кто-то вспоминал поименно, кто-то каялся за то, что поднял руку. Но это по большому счету никого не интересовало даже тогда. А уж сегодня…

 

 

 

 

Память подводит, ранее появившийся здесь текст  о первом прочитанном мною стихотворении Бродского  - самоповтор.

Так что этот текст я убрал, и, раз уж завел с утра речь о поэзии, напишу о Вознесенском. Не могу вспомнить, читал ли я Вознесенского до «30 отступлений из поэмы «Треугольная груша». В данном случае с памятью все в порядке – изначально отступлений было именно 30, а не 40.  Именно в таком количестве отступления эти были напечатаны в 1962 году в апрельском номере журнала «Знамя». Скорее всего, мое знакомство с Вознесенским  началось именно с «Треугольной груши» .

В этом случае нетрудно определить, что первое «мое» стихотворение Вознесенского» - «Ночной аэропорт в Нью-Йорке»» , первая часть – «Фасад»

  Ночной аэропорт в Нью-Йорке

 Фасад

 Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот —

Аэропорт!

 Брезжат дюралевые виражи,

Точно рентгентовский снимок души.

 Как это страшно,

                          когда в тебе небо стоит

в тлеющих трассах

необыкновенных столиц!

 Каждые сутки

                тебя наполняют, как шлюз,

                звездные судьбы

                грузчиков, шлюх.

  

                В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики.

                Ты им глаголишь!

 

Ты их, прибитых,

                возвышаешь.

Ты им "П р и б ы т ь е"

                возвещаешь!

 

Я прочитал – и обалдел. Такое ударное впечатление от стихов у меня случилось второй раз в жизни. В первый – когда мама прочитала мне «Облако в штанах» Маяковского.

Я читал-перечитывал этот сборник, незаметно выучил его наизусть…

 И появившаяся вскоре погромная рецензия в форме политического доноса сильно добавила к моей нелюбви к советской власти.

Надо сказать, что автор этой статьи выстроил вполне логичную цепочку.

 Вначале –

 «Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот —

Аэропорт!»

 Затем – строчки из следующей части маленького цикла об аэропорте («Конструкция»):

 «Аэропорт — озона и солнца

Аккредитованное посольство!»

 Цепочка получалась такая: Поэт отождествляет себя с аэропортом. А аэропорт называет «аккредитованное посольство». То есть «отдельная»территория, которая не подчиняется законам страны пребывания, а живет по законам чужой страны. Понятно какой, учитывая, что стихи – об Америке.

А ведь в сборнике было еще и невероятное по советским меркам стихотворение «Футбольное», в котором «левый крайний» дерзко заявляет «Наши – ваши – к богу в рай» и гордится голом, мастерски забитым в свои ворота:

 

Футбольное

 Левый крайний!

Самый тощий в душевой,

Самый страшный на штрафной,

Бито стекол — боже мой!

И гераней…

Нынче пулей меж тузов,

Блещет попкой из трусов

Левый крайний.

 

Левый шпарит, левый лупит.

Стадион нагнулся лупой,

Прожигательным стеклом

Над дымящимся мечом.

 

Правый край спешит заслоном,

Он сипит, как сто сифонов,

Ста медалями увенчан,

Стольким ноги поувечил.

 

Левый крайний, милый мой,

Ты играешь головой!

 

О, атака до угара!

Одурение удара.

Только мяч,

мяч,

мяч,

Только — вмажь,

вмажь,

вмажь!

«Наши — ваши» — к богу в рай…

Ай!

Что наделал левый край!..

 

Мяч лежит в своих воротах,

Солнце черной сковородкой.

Ты уходишь, как горбун,

Под молчание трибун.

 

Левый крайний!

 

Не сбываются мечты,

С ног срезаются мячи.

 

И под краном

Ты повинный чубчик мочишь,

Ты горюешь

и бормочешь:

«А ударчик — самый сок,

Прямо в верхний уголок!»

 

Стало быть, поэт Вознесенский не признает законов СССР и, в частности, не признает указаний партии о советском искусстве, не хочет бороться с врагами СССР, а готов бороться со своими.   Причем это не просто образ мыслей – он же гордится голом, забитым в ворота своей страны. Это были серьезное обвинение. Даже в те времена, когда, слава богу, уже не расстреливали и даже не сажали. На этом фоне обвинение в формализме выглядели практически безобидно. В итоге Вознесенский попал под раздачу на встрече Хрущева с советской интеллигенцией в 1963 году и получил по полной. Это все у Аксенова в «Таинственной страсти» подробно описано. Но – обошлось. Простили. Правда, заслуживать прощение пришлось покаянной поэмой о Ленине «Лонжюмо», но это все-таки не самый худший из возможных компромиссов. Тем более, что поэма написана хорошо.

А «40 отступлений» (уже сорок) вышли вскоре отдельной книгой. Ее, зная мою любовь к Вознесенскому, подарила мне много позже моя покойная ныне сокурсница Люда Финошенкова. Мы с ней очень дружны были. В этой книжке была фотография молодого Вознесенского, и Люда сделала на книжке лестную для меня дарственную надпись

 

Он так похож на вас

В те давние года…

 

Польстила, конечно, но все равно было приятно.  

 Сейчас за окном льет дождь, по прогнозу он будет идти два дня. Правда, в ноябре дождь у нас обычно не идет непрерывно, как, скажем, в Ленинграде, где он может не прекращаться по несколько дней. У нас – полчаса дождь, и вдруг - голубое небо и солнце. А через полчаса – опять дождь, и так целый день. А утром, когда мы вышли гулять на восходе, грозовые тучи только надвигались на нас с моря. А на востоке вставало солнце. Очень красивый был контраст. Я попытался передать его посредством фотографий. Но в жизни это было эффектнее.

 P.S. Сегодня хочу рекомендовать еще один «приятный во всех отношениях» фильм с перемещениями во времени. Это «Кейт и Лео» (Kate & Leopold) — романтическая комедия режиссёра Джеймса Мэнголда (2001 год). Обедневший английский герцог приезжает в Нью-Йорк в 1876 году, чтобы жениться на богатой американке. В ту пору шло строительство Бруклинского моста, который играет большую роль в фильме. Герцог попадает во «временной портал» и оказывается в Нью-Йорке 2001 года, где, разумеется, возникает роман  с американкой, но вовсе не богатой. Столкновение благородного аристократа с современной американской действительностью выглядит очень смешно; герои (Хью Джекман и Мег Райан) – очень симпатичные. Очередной «нешедевр», поднимающий настроение.

P.P.S. Сейчас прочитал в Википедии статью о строительстве Бруклинского моста. История невероятно драматическая, удивительно, что на эту тему не сняли кино. Прочтите – особенно раздел «Подвиг Реблингов».

 Я уже писал о сериале "Ход королевы" – о том, что начали смотреть его.

Досмотрели с большим интересом. И жене понравилось, и внучке, которая шахматами совсем не интересуется. И пишут и говорят об этом сериале сейчас много. Стоит посмотреть.

Не понравилось мне только одно. В двух последних сериях дело происходит в СССР, куда юная героиня приезжает для участия в крупном шахматном турнире. И советская действительность, начиная с полета на аэрофлотовском самолете из США, показана так, как ее показывали в американских фильмах эпохи холодной войны – вроде «Парка Горького». И даже, наверно, покруче. И гостиница, где во время завтрака по залу ходит русский мальчик и предлагает завтракающим водку, и обстановка на турнире, который проходит в каком-то каземате, и где все русские обращаются друг к другу «товарищ». Я ходил в советское время на шахматные соревнования, в том числе международные. И могу твердо заверить, что выглядело это совершенно не так.

Совсем удивительным мне это показалось, когда я узнал, что консультантом фильма был Гарри Каспаров. Я было подумал, что он консультировал только по чисто шахматным вопросам, а в этом смысле к фильму претензий нет. Но вчера в радиопередаче о фильме специально отметили, что консультировал Каспаров и по вопросам советского антуража. Я понимаю, по возрасту Гарри Кимович не может помнить советскую действительность 60-х, когда происходит действие в конце фильма. Но в 70-е, когда он был уже в сознательном возрасте, в этом смысле ничего особо не изменилось. Так что странно это все как-то. Но фильм посмотреть все-равно стоит; меня, во всяком случае, несуразица показа советской действительности не раздражала, а смешила. А в остальном фильм отличный. На жену и внучку большое впечатление помимо содержания, костюмы.

А мне очень понравилась Аня Тейлор-Джой, исполнительница главной роли.

А еще в фильме играет Томас Броди-Мангстер, ставший взрослым трогательный мальчик из фильма «Реальная любовь», который я очень люблю.

А в последних кадрах появляется совсем уже старый Будрайтис. 

P.S. Не писал пару дней рекомендации. Все пытался вспомнить рождественские/новогодние  фильмы, которые можно было бы рекомендовать, но так пока и не вспомнил.

Так что пока что рекомендую «Дом у озера» (Lake House) (2006) режиссера Алехандро Агрести. Любовная история с любимыми мною временнЫми штучками – герой и героиня разделены во времени двумя годами, так что роман у них возникает по переписке, осуществляющейся чудесным образом. В главных ролях – Кеану Ривз и Сандра Буллок. Снято очень красиво. Рекомендую.

А вспомнил я этот фильм потому, что вчера только узнал, что это ремейк южнокорейского фильма «Домик у моря» (Siworae) (2000). Много приходилось слышать хвалебных слов о южнокорейских фильмах, но нам пока ни один не понравился, ни один даже до конца не досмотрели. Скачал этот – вдруг на этот раз повезет. В принципе есть ремейки, которые нравятся мне больше оригинала,  но все-таки чаще бывает наоборот.

Аня Тейлор-Джой

Аня Тейлор-Джой и Томас Броди-Мангстер

Томас Броди-Мангстер в фильме "Реальная любовь"

 Самые плохие сигареты

 После второго курса мы поехали на месяц в стройотряд в Новгород. Разбросали нас по разным объектам, мы с Юрой попали на завод железобетонных изделий – ставили опалубку, заливали ее бетоном, размешивали его, потом снимали опалубку. Мы все почему-то оказались в Новгороде без денег – насколько помню, нам обещали сразу аванс выдать, как приедем, но задержали. На деньги, что взяли из дома,  можно было поесть в столовке, но на выпивку не хватало. А курили мы там польский «Спорт» (странное название для сигарет). Жуткие были сигареты, стоили они 8 копеек -  дешевле, чем самые плохие советские - «Памир» - эти стоили гривенник.  Правда, были еще «Махорочные» за 4 копейки, но это был дефицит.  «Нормальная» «Шипка» стоила 14. Не думаю, что курили «Спорт» из экономии – вряд ли все было так плохо, чтобы из-за 10 копеек в день курить такую дрянь. Скорее всего, ничего другого просто не было. 64 год вообще был голодный, после неурожая 63 года, когда страна осталась без хлеба. Из чего были сделаны эти сигареты, сложно сказать. Но не из табака. Мы распотрошили одну, обнаружили там что-то похожее на кусочек раздробленной абрикосовой косточки. Все остальное тоже было по виду растительного происхождения, но не табак… Вонь от этих сигарет была ужасная, и на вкус они тоже были ужасные.

У нашего паталогического отличника Саши Краинского разболелся зуб. В поликлинике его не приняли, поскольку не местный. Решили, что лучше всего полоскать водкой (почему-то никому не пришло в голову купить анальгин – не было тогда еще опыта борьбы с зубной болью, но про водку знали). Скинулись, купили Краинскому «маленькую». Интеллигентный и непьющий тогда Сашка стал, кривясь, полоскать зуб водкой, а потом выплевывать. Ленька Широчин отреагировал примерно как Балбес-Никулин в «Операции Ы» (которая тогда еще не вышла), когда ему предложили вылить бутылку водки. В итоге маленькую у Краинского отобрали, чтобы не переводил добро, и употребили по назначению.

В Новгороде мы с Юркой почему-то решили подстричься наголо. Пошли в парикмахерскую, мастер там был один, я подстригся первым, Юра посмотрел на меня – и передумал. Я расценил это как предательство. Вместе мы наголо подстриглись уже после 4 курса, перед «армией».

На работе мы как-то с Юрой переносили часть опалубки – довольно толстый металлический лист. Он был тяжелый, мы решили передохнуть и поставили этот лист ребром мне на пальцы. Было очень больно, через какое-то время стало ясно, что пальцы сломаны. Пошел утром в поликлинику (ходить можно было, ставя ногу на пятку, хотя иногда и стреляло в больном месте так, что я подпрыгивал, со стороны это выглядело очень смешно), меня опять-таки не приняли, поскольку сами мы были не местные. Просидел день на улице, болело не переставая, чтобы как-то отвлечься, курил одну сигарету за другой, прикуривая от окурка. А вечером, поняв, что ждать нечего, поехал домой. Все были на даче, ключей не было, поехал в Комарово. Чемодан оставить в камере хранения не сообразил, и тащился с этим чемоданом 2 километра от вокзала. Часа два у меня эта дорога заняла, пришел уже ночью.

Не помню, сколько сигарет я тогда выкурил подряд, но в итоге у меня выработалось отвращение к сигаретам, даже нормальным. Как после лечения от алкоголизма с использованием рвотного. Я и вернулся к курению, как недолеченный алкоголик, – закуривал, делал затяжку и с отвращением выбрасывал сигарету. Потом стало получаться и по две затяжки, а со временем и целую сигарету смог выкуривать без тошноты. Глупо, конечно, было так мучиться, но жизнь без курения казалась мне тогда неполноценной.

Со сломанными пальцами и сигаретой "Спорт"

 

В израильских СМИ сегодня нашел статью о только что вышедшем рейтинге процветания стран мира, составленном организацией Legatum Institute, базирующейся в Лондоне. Не берусь судить о компетентности составителей отчета, но в любом случае, по-моему, ознакомиться с ним любопытно.

Найти его можно здесь:  https://li.com/wp-content/uploads/2020/11/The-Legatum-Prosperity-Index-2020.pdf

Для тех, у кого сложности с английским, даю перевод граф таблицы – слева направо:

 Защищенность и безопасность

Личные права и свободы

Система правления

Основные фонды социального назначения

Инвестиционный климат

Условия для предпринимательства

Доступ на рынки и инфраструктура

Качество экономики

Условия жизни

Здравоохранение

Образование

Окружающая среда

Израиль занимает в этом рейтинге 30-ое место. Хуже всего обстоит дело с безопасностью – 116-ое место (это понятно, и тут ситуация в значительной степени не от нас зависит; при этом надо сказать, что с «уличной безопасностью» в Израиле все очень неплохо, скажем, детей спокойно отпускают гулять одних) и с состоянием окружающей среды – 118-ое место (это безобразие, но, увы, вынужден согласиться с оценкой). Порадовала достаточно высокая оценка израильского здравоохранения (16-ое место), но удивила первая тройка в этой области: 1. Сингапур   2. Япония   3. Южная Корея. Это, конечно, изрядно поломало мои стереотипы.

Порадовала и достаточно высокая оценка израильского образования (24 место), хотя, конечно, хотелось бы большего. Достаточно низкая оценка политических свобод (51 место) – печально, но, наверно, объективно. А вот оценка системы правления (23 место) представляется завышенной.  Хотя мне трудно оценивать ситуацию в других странах, возможно, там еще хуже.

Интересно, что думают об оценке своих стран мои читатели.

Хемингуэй и "Прощай, оружие"

(окончание)

Любовь осталась, но желания перечитывать Хемингуэя (в отличие от Фолкнера) не возникало давно. И не вспоминал я его уже давно – разве что когда пару лет назад наткнулся Иитернете на запись «Фиесты», поставленной Юрским на Ленинградском телевидении (матадора там играл Барышников!). И вспомнил недавно, опять-таки наткнувшись в интернете на фильм «В любви и на войне» (In Love and War) (1996) режиссера Аттенборо. Это фильм о Хемингуэе. Я плохо знал биографию Хемингуэя. Знал, что он был на фронте в Италии в Первую мировую войну, что был там ранен. Но не знал, что «Прощай оружие» - автобиографический роман. Узнал об этом из фильма, а потом почитал в интернете. Хемингуэй не только был ранен, в госпитале у него случилась большая любовь с медсестрой. А еще я узнал, что Хемингуэю, когда его ранили, было всего 18 лет, а когда он вернулся в Америку – 19. В Романе Фредерик Генри – вполне зрелый мужчина, опытный, циничный. Наверно, таким Хемингуэй стал к тому времени, когда написал роман – ему было тогда 30. А реальный Хемингуэй был 18-летний мальчишка, а медсестра была на 6 лет старше – огромная разница в этом возрасте. В экранизации «Прощай, оружие!» героя играет 32-летний Рок Хадсон, который и выглядит на свой возраст. Интересно, что в партнерши ему выбрали актрису на 6 лет старше… В фильме «В любви и на войне» Хемингуэя играет 26-летний Крис О’Доннел («Запах женщины),  который долго сохранял юношеский облик, так что выглядит он «правильно». А героиню играет 32-летняя Сандра Баллок – опять 6 лет разницы, которая тоже выглядит в кино моложе своих лет. Так что разница в возрасте (которая, судя по фильму, сыграла большую роль в их отношениях) соблюдена вполне.

В романе Хемингуэй «убивает» Кэтрин, а в реальности Хемингуэй хотел жениться на Агнессе фон Куровски, но она в итоге бросила его, и, как считают его биографы, от этой юношеской травмы Хемингуэй так и не оправился. Не стоит судить о личности авторов даже по мемуарам, тем более – по автобиографическим романам.  В них авторы видят себя не такими, какими были, а такими, какими хотели бы себя видеть. Возможно, бессознательно. Это все понятно и простительно. Роман все-таки не официальный протокол.

Только вот убивать – на бумаге - изменившую героиню не стоило бы, как-то не по-мужски это. Но «мачо», каким хотел видеть себя Хемингуэй не может быть брошенным. А написать, что герой сам бросил героиню у Хемингуэя, видно, рука не поднялась. А так – она умерла, он безутешен, но внешне своих чувств никак не проявляет. Достойный финал для настоящего мужчины.     

"Прощай, оружие" (1957)

"В любви и на войне" (1996)

 

Хемингуэй и «Прощай, оружие!»

 Написал вчера, что в книге «Сценарии американского кино» был сценарий фильма «Прощай, оружие!» по Хемингуэю. В ту пору Хемингуэй был моим любимым писателем. Дома, на Таврической,  была изданная еще до войны книга с красно-бурым переплетом – «Пятая колонна и первые 39 рассказов», я обнаружил эту книгу, когда вернулись из Архангельска, и прочитал залпом. А в 1959 году вышел черный двухтомник, в котором были «Фиеста» и «Прощай оружие!». Тогда «Фиеста» стала моей любимой книгой, а Хемингуэй – любимым писателем. В комнате у меня появилась обязательная для тогдашнего «определенного круга» фотография Хемингуэя в свитере и с бородой. И роман «Прощай, оружие!» мне тоже  очень понравился, так что, прочитав сценарий, я, естественно, захотел фильм посмотреть. Но это длилось недолго, вскоре я прочитал в выходившей в 60-е книге Эренбурга «Люди, годы, жизнь» о том, как отнесся к этому фильму сам Хемингуэй:

«Хемингуэй молча глядел на киноинсценировку своего романа «Прощай, оружие!». Только когда на экране появились голуби – режиссер хотел показать, что война кончилась, - Хемингуэй встал, сказал «Вот и птички», и вышел из просмотрового зала».

После этого желание посмотреть фильм пропало, тем более, что я посмотрел отвратительную экранизацию «В снегах Килиманджаро».

Да и Хемингуэй в любимых писателях оставался недолго. Ровно до тех пор, пока в СССР, начиная с 60-х, не стали один за другим выходить романы Фолкнера. Я тогда еще не мог знать появившуюся позднее у Аксенова фразу «Хвост мула у Фолкнера дороже всех взорванных мостов Хемингуэя», да и потом она была для меня все же чересчур категоричной. Да, я ставлю Фолкнера гораздо выше Хэмингуэя. Но Хэмингуэй, пусть и не самый любимый, но все равно любимый.  

 (продолжение следует)

 Вчера я допустил ошибку. Память подвела. Первое мое сильное впечатление от кино, конечно, «Летят журавли» Калатозова (1957). Он вышел на год раньше «Идиота». Это было действительно потрясение. Великий фильм, который, в отличие от «Идиота», можно смотреть и сегодня, без скидок на изменившийся стиль актерской игры.

Вчера Матвей, вспоминая свое первое сильное киновпечатление, назвал «12 разгневанных мужчин».  Для меня это было не первое киновпечатление, но одно из сильнейших. Причем это был случай оправдавшихся высоких ожиданий.

Была у нас дома книжка «Сценарии американского кино». Вышла она в 1960 году. В интернете есть все, я сейчас проверил – эту книжку можно прочитать в формате pdf - с картинками!. В книге 8 сценариев. Среди них «Гражданин Кейн» (я тогда уже знал, что кинокритики  признали его  лучшим фильмом всех времен), «Скованные цепью» с Тони Кертисом и Сиднеем Пуатье (этот сценарий потом инсценировали в БДТ с Копеляном и Луспекаевым), «Прощай оружие» по Хэмингуэю. И был сценарий сценарий Роуза «12 разгневанных мужчин» (в том переводе мужчины были «рассерженные»). Посмотреть все это тогда можно было только мечтать. «Гражданина Кейна» и «Скованные цепью» я увидел много лет спустя – в Ленинграде в кинотеатре «Спартак» показывали зарубежную киноклассику.  Про «Прощай оружие» я напишу потом отдельно, хотя этот фильм я не смотрел.    

А вот с «12 разгневанными мужчинами» повезло. Этот фильм, выпущенный в 1956 году, в 1962 появился в советском прокате. В интернете сказано, что вышел он в СССР в ноябре 1961, но я хорошо помню, что смотрел его в мае 1962. По неведомым причинам пустили этот фильм в Ленинграде «третьим экраном», в маленьких кинотеатрах на окраине. Хотя на любом американском фильме можно было заработать хорошие деньги, народ на такие фильмы валом валил. Что-то видно, не понравилось в этом фильме ленинградским партийным идеологам. Хорошо хоть вообще показали. Скажем, знаменитый польский фильм Ежи Кавалеровича «Мать Иоанна  из монастыря Ангелов», вышедший в советский прокат примерно в то же время, в Ленинграде не показывали вовсе.

Так что следил я за репертуаром кинотеатров, и, дождавшись выходного (я же в вечерней школе учился) отправился в кино. Не помню, как назывался крохотный кинотеатрик рядом с Политехом. Его давным-давно снесли. Метро тогда заканчивалось у Финляндского вокзала. Так что я поехал на 32 трамвае. Были тогда красные трамваи, в которых не было дверей, так что потом, в утренние часы, когда транспорт переполнен, я ездил в Политех, вися на подножке. Но здесь субботним утром в трамвае почти никого не было… Это была моя первая поездка к Политехническому институту,  где мне предстояло учиться. Ехал очень долго, наверно, эта поездка занимала около часа, всю дорогу что-то читал, не отрываясь. Приехал, отыскал кинотеатр – и посмотрел! Не буду описывать фильм, наверно, его все видели, а если кто-то все-таки не смотрел – посмотрите. Фильм смотрится и сегодня. Дубляж был прекрасный. В СССР это умели делать очень здорово, и привлекали к этому хороших и правильно подобранных актеров. И впечатление было огромное. Хотя все-таки лучше было бы, если бы я не читал сценарий. В фильме есть два важных расхождения со сценарием – и, на мой взгляд, в худшую сторону.

Во-первых, в сценарии (а он написан очень подробно) зритель не видит обвиняемого. Сказано, что присяжные смотрят на него, но он не показан. А в фильме показан – юный, несчастный, с огромными страдающими глазами. Зритель неизбежно начинает симпатизировать этому мальчику, а это неправильно. Справедливости заслуживает каждый, независимо ни от чего. Собственно, фильм как раз об этом. А второе расхождение – трактовка образа «Третьего» - заседателя, который почти до самого конца твердит «виновен». В фильме он отождествляет обвиняемого с сыном, на которого очень обижен. Но в конце, думая о сыне, а не об обвиняемом, говорит со слезами «Не может быть виновен». Сыграно это очень убедительно, и впечатление производит (я сейчас посмотрел эту сцену). А в сценарии это просто злобный человек, у которого не хватает мужества выступить в одиночку против всех, и потому он сдается. И разрыв с сыном – не причина его поведения, а следствие его злобности и подлости – он бил сына, пока тот не мог дать сдачи. А потом – получил… Не так эффектно, но «жизненнее».  С тех пор я смотрел фильм с десяток раз – и каждый раз  увлеченно и с волнением.

Есть американский римейк 1997 года, в котором главную роль играет Джек Леммон. Играет хорошо, но фильм гораздо слабее. Интересно наблюдать , сравнивая две версии, как изменилось время.  В новом фильме судья - женщина, среди присяжных- четверо черные. Странно только, что при этом среди присяжных женщин нет. Видно, пришлось бы слишком кардинально менять сценарий.

Про фильм Михалкова «12» даже говорить не хочу. Так любил (и люблю) его ранние фильмы, и такая деградация художника…

Не затрагивая «художественную часть», скажу только, что фильм «неправильный» по сути. Михалков механически перенес американские реалии в Россию, хотя в данном случае это совершенно неприемлемо. В России (еще с царских времен) не требуется единогласия присяжных, решение принимается большинством, так что в реальной России фильм закончился бы, едва начавшись, когда выяснилось, что 11 присяжных – за «виновен».  

 

P.S.  Близятся Рождество и Новый год. Так что в ближайшие дни буду рекомендовать фильмы соответствующей тематики. Правда, еще раньше будет Ханука, но про Хануку я фильмов не знаю.

Зато знаюь анекдот про три этих праздника.

В аэропорту «Бен-Гурион» в Израиле совершает посадку лайнер «Эль-Аль». Сев, самолет рулит к терминалу. Пилот обращается к пассажирам:

«Благодарим вас за то, что вы выбрали израильскую авиакомпанию Эль-Аль. Просьба не отстегивать ремни, не вставать и не включать мобильные телефоны до полной остановки самолета. Тех, кто сидит, поздравляю с рождеством и желаю приятного времяпровождения в нашей гостеприимной стране. Тех, кто стоит в проходе и разговаривает по мобильным телефонам, поздравляю с ханукой! Добро пожаловать домой! А тем пассажирам, кто лежит в креслах и лыка не вяжет, экипаж желает Счастливого Нового Года, дорогие товарищи!»

 Сегодня рекомендую «Неспящие в Сиэтле» Норы Эфрон (1993). Финал фильма происходит в день Святого Валентина, но начинается все в канун Рождества. Очень смешной и трогательный фильм, в котором уморительно обыгрывается сюжет знаменитой сентиментальной мелодрамы «Незабываемый роман». По ходу дела женщины рыдают, когда смотрят в сотый раз этот фильм, или даже вспоминают его, – к полному недоумению мужчин, которые, в свою очередь, к недоумению женщин, плачут, вспоминая военный боевик «Грязная дюжина». Обаятельные дети, обаятельные главные герои, счастливый конец. Хорошее настроение после просмотра гарантировано.