Дополнение к списку фильмов

Вспомнил, что, составляя список памятных для меня фильмов, ухитрился пропустить два очень впечатливших меня фильма.

Это «Мнения сторон» (Taking Sides) Иштвана Сабо (2001) и «Оставленный багаж» (Left Luggage) Йеруна Краббе (1998).

Наверно, не все видели эти фильмы, поэтому я остановлюсь на них особо – мне хочется, чтобы их смотрели.

На мой взгляд, это, во-первых, просто очень хорошее кино. Это уже немало, «очень хорошие» фильмы попадаются нечасто. Но эти фильмы я бы отнес к таким, которые не просто смотришь, получая удовольствие (как, скажем «Красотку», которую любит вся наша семья), но которые заставляют задуматься, потому что в них говорится о важных вещах, которые рассматриваются под таким углом, под которым сам до того на них не смотрел.

«Мнения сторон» - это фильм о взаимоотношениях  художника (в широком смысле) и тоталитарной власти, о сотрудничестве с этой властью. Тема эта давно волновала Сабо (в советском прокате был его замечательный фильм «Мефисто»). Сотрудничать с тоталитарной властью так или иначе приходится каждому, от нее ведь никуда не денешься (Бродскому приписывают фразу «Идешь в булочную – уже сотрудничаешь с советской властью»). Но художник (а тем более признанный властью художник) не может не взаимодействовать с этой властью постоянно и повсеместно. В фильме речь идет о реальном человеке – первом дирижере нацистской Германии Фуртвенглере. Не знаю, насколько точно показана в фильме его биография, сегодня это, по-моему, не так уж важно. Тем более, что окружают-то его все равно вымышленные фигуры (например, директор некоего советского музея (Эрмитажа?) в замечательном исполнении Олега Табакова). Главное, что в фильме четко проводится мысль о том, что нельзя жить при этой власти и не запачкаться лично, нельзя избежать и того, что имя художника будет использоваться в пропаганде режима. По всему выходит, что моральным долгом Фуртвенглера была эмиграция из нацистской Германии. Но у Сабо все не так примитивно однозначно.  Да, Фуртвенглер должен был уехать. Но вместе с ним ушла бы и музыка. Заканчивается фильм сценой концерта нацистских времен. Звучит прекрасная музыка, и эти самые преступные нацисты сидят с просветленными лицами. Как хочешь, так и понимай. А последние кадры – Футрвенглер раскланивается, пожимает руку благодарящему его нацистскому вождю, и после этого вытирает руку платком.

Забавно, что в статье о фильме в Википедии в технических данных в графе «композитор» указаны Бетховен, Шуберт и Брукнер.

Не стану пересказывать сюжет «Оставленного багажа». Скажу только, что это фильм о том, как трудно людям бывает понять и принять друг друга, отказаться от предубеждений и стереотипов, а без этого трудно, а порой и просто невыносимо,  жить. И о поиске еврейской идентичности.

Тем, кто не видел эти фильмы – очень рекомендую и завидую тем, кто будет смотреть в первый раз. Я оба фильма видел неоднократно с неизменным интересом и волнением, но первое впечатление все-таки, конечно, более сильное.  

Как изменилось все вокруг

(продолжение)

Какой была еда в моем детстве и как ее готовили.

Я в детстве видел, как обстояло дело с едой в двух городах – в Ленинграде и в Архангельске. Трудно поверить, что это была одна страна.

Когда я был совсем еще маленький, то есть в конце 40 годов, в Ленинграде были какие-то  проблемы с едой. Карточки ведь отменили только в 1947. Запомнилось, как бабушка брала меня в очереди за мукой и яйцами, поскольку были «предельные нормы отпуска в одни руки», и мои руки, хоть и маленькие, но засчитывались.  Дефицит этот продавали не в самих магазинах, а во дворах, видимо, чтобы очередь не была видна с улицы, не портила вид. Очереди были длинные, стояли часами. Но позднее, в 50-е, в Ленинграде наступило полное изобилие. Все основные продукты – безусловно. Но и деликатесы – икра черная и красная, крабовые консервы,  дичь (помню куропаток и фазанов), телятина, маслины, семга, осетрина. Причем цены если не общедоступные, то и не запредельные. Хотя зарплаты тогда были, конечно, маленькие у подавляющего большинства, но чуть-чуть можно было купить всего. Был большой (по советским меркам) выбор сыров и колбас. В гастрономе «Елисеевский» на Невском в отделе, где продавали колбасы и всякие мясные продукты, висело на стене огромное табло, в ячейках которого высвечивались те виды, которые были в продаже. Ячеек таких было, как мне помнится сегодня, штук 50-60, и в 50-е годы почти все они были высвечены. Время шло, и работающих ячеек становилось все меньше и меньше. Когда их стало совсем мало, табло демонтировали, чтобы не позориться. Дефицитом, насколько помню, были лишь фрукты. Особенно привозные. Апельсины, бананы были в диковинку. Мандарины из Грузии появлялись к новому году, так что запах мандаринов с тех пор связан с Новым годом. Их и на елку вешали в качестве украшения. Плюс были еще рынки, где тоже было изобильно. А с осени 53 до декабря 56 года я жил с родителями в Архангельске. Там было совсем по-другому. Мяса, молока и масла, яиц в магазинах не было в принципе.  Картошку запасали летом на зиму, если было где хранить запасы. В магазинах были хлеб, крупы, подсолнечное масло и рыбные консервы. Ни фруктов, ни овощей зимой (летом я уезжал на каникулы, так что как было летом, не знаю). На рынке можно было купить молоко и мясо,  но стоило это дорого. Помню, что в учебнике естествознания, по-моему, в 4 классе, был текст про успехи советского животноводства. И там было написано про замечательную породу холмогорских коров. Рекордсменка, помню, что звали ее Красавица, давала 16.000 литров молока в год. Мы, дети, не задавались вопросом о том, где же это молоко (Холмогоры – это село в Архангельской области). Нам присылала посылки с продуктами бабушка из Ленинграда. Мясные консервы, масло, сахар, молочный и яичный порошки… Помню еще замечательно вкусные консервированные ананасы (аргентинские?). Посылки отправляли с проводниками пассажирских поездов и уведомляли о них телеграммой. По почте посылки не посылали, смутно помнятся разговоры, что продуктовые посылки были запрещены. Да, в Архангельске в сезон, когда приходили рыболовные сейнеры, в магазинах появлялась рыба. Ненадолго, видимо, не было холодильников для хранения.  Сахара не было до такой степени, что в школе нам как-то выдали по кулечку колотого сахара. Помню свои душевные терзания по этому поводу – не брать неловко, и брать неудобно, у нас-то дома сахар был. В итоге взял, колотый сахар очень вкусно было сосать, он не таял сразу, как рафинад. В конце 56 года мы вернулись в Ленинград к пищевому изобилию. Которое, правда, начало иссякать, до 63 года потихоньку, а после 63 – все быстрее и быстрее…

Как изменилось все вокруг

(продолжение)

Начать хочу с телефона. Сегодня, когда жизнь без смартфона даже и представить себе трудно, я вспоминаю телефон моего раннего детства. Как выглядел аппарат, не помню. Но суть в том, что это был не ставший потом привычным на многие годы телефон с дисковым набором.  В ту пору, в первые послевоенные годы, в Ленинграде еще действовала старинная система телефонной связи – коммутаторы с телефонистками. Чтобы позвонить, нужно было снять трубку и назвать телефонистке требуемый номер. Большинство людей сегодня такое видели разве что в кино. Подстанций было две; в телефоне имелись две кнопки – «А» и «Б», для обращения к нужной подстанции. Номера были пятизначные (почему я это точно помню – ниже). Так что даже если все номера были заполнены (а я сомневаюсь, что имелся, скажем, номер 00001), телефонов могло быть в огромном городе не более 199.998. Телефоны долго еще оставались редкостью даже в старых районах, а когда при Хрущеве началось обширное жилищное строительство, в новостройках телефонов в течение нескольких лет не было практически вовсе, хотя потом телефонизация пошла быстрыми темпами).

Сам я по малолетству тогда по телефону не звонил. Но про пятизначные номера помню вот почему. В коммуналке над нами жили мать с сыном. Сын мне представлялся тогда «большим мальчиком», он уже учился в школе, классе в первом или втором, видимо. Мать, понятно, работала и беспокоилась о сыне. «Продленок» тогда не было, так что после школы он приходил домой один. И, чтобы мать не волновалось, он приходил к нам звонить ей на работу, доложиться, что благополучно прибыл. Мне запомнилось, как он выкрикивал телефонистке номер: «Тли-тлидцать тли-тлидцать девять».

Театральные впечатления

Сегодня мне захотелось составить список своих самых сильных театральных впечатлений. Все спектакли из списка я смотрел в детстве, юности и молодости, но какие-то сцены из этих спектаклей так и стоят у меня перед глазами.

В шорт-лист входят «Горе от ума» (БДТ), «Карьера Артуро Уи» (БДТ) и «Жизнь Галилея (Таганка).

В обширный список я включил «Я, бабушка, Илико и Илларион» и «Четвертый» (БДТ), «Добрый человек из Сезуана» (Таганка), «Принцесса Турандот» (театр Вахтангова), «Тень» и «Физики» (ленинградский театр Комедии), «Бег» (ленинградский театр имени Пушкина (Александринский)), «Макбет» (Old Vic), «На дне» (Современник), «100 братьев Бестужевых» и «Отпуск по ранению» (ленинградский Молодежный театр) , «Дракон» и «Дом, который построил Свифт» (Магнитогорский театр «Буратино»). 

Но бесспорным лидером в этом списке является  балет «Доктор Айболит» (по-моему тоже в Малом оперном), который я смотрел в 4 или 5 лет. Что происходило на сцене – не помню совершенно. Но впечатления остались глубочайшие. В течение многих лет после этого спектакля мне время от времени снился один и тот же кошмар – за мной гонятся разбойники-людоеды, а я не могу бежать. Они догоняют меня и начинают поедать, отрезая от меня по кусочку. Не помню, когда этот сон перестал меня донимать. Но не скоро.
Не знаю, с этим ли связано, но я всю жизнь не люблю балет. А заодно и оперу. 

Как изменилось все вокруг

На старости лет стал чаще вспоминать прошлое (видимо, из-за дефицита новых впечатлений). И, вспоминая, поражаюсь, как изменился мир на уровне быта обычных людей на протяжении моей жизни.

В прошлом мир в этом смысле практически не менялся тысячелетиями. Люди ходили пешком или использовали для передвижения лошадей, плавали на парусных судах. Важным техническим изменением стало разве что появление огнестрельного оружия, но это оружие позволило лишь убивать больше людей во время войны, однако не сильно повлияло на повседневную мирную жизнь. Люди сидели поколениями в одном месте, поездка даже в другой город (не говоря уже про заграницу) была важным событием. Поездка из Петербурга в Москву дала Радищеву материал для целой книги. О том, что происходило за пределами своего города (тем более деревни) люди узнавали с огромным опозданием (если вообще узнавали) из газет (при малом количестве грамотных) или из слухов, в которых реальные события могли изменяться до неузнаваемости.

Огромные изменения начались лишь в 19 веке. В течение нескольких десятилетий появились паровозы, пароходы, телеграф, телефон, автомобиль, самолет, электрическое освещение… Путешествия стали более доступными, телеграф сделал возможным обмен информацией в пределах страны, потом – между странами, а потом - и между континентами в режиме реального времени, как мы теперь говорим. И повседневная жизнь людей стала стремительно изменяться. Даже в неожиданных мелочах. Я вот недавно прочитал, что всенародная привычка к чаю в Англии возникла только тогда, когда на смену «чайным клиперам» пришли пароходы, которые доставляли чай в гораздо больших количествах и быстрее. Благодаря этому чай стал дешевле, и его смогли покупать широкие народные массы. Появление телефона тоже, конечно, сильно изменило жизнь людей, а там уж недалеко и до радио, которое позволило огромному числу людей получать информацию о происходящем в стране и мире мгновенно, не дожидаясь выхода газет на следующий день. А потом – массовое производство товаров потребления, конвейеры и т.д., так что в итоге вещи, которые были доступны только избранным, смогли приобретать миллионы. Наиболее яркий пример – автомобиль… Появлялось множество изобретений в самых разных областях, в медицине, в бытовой технике и т.д. и т.п. Все это сделало к середине 20 века жизнь людей совершенно несопоставимой с жизнью в середине 19 века. Во всяком случае, в так называемом цивилизованном мире.

А со второй половины 20 века скорость изменений, резко возросшая в 19 и в начале 20 века, стала расти совсем уж стремительно. Если до 19 века жизнь вообще почти не менялась, с 19 века можно говорить о том, что жизнь каждого следующего поколения существенно отличалась от жизни предыдущего, то с середины 20 века стремительные изменения стали происходить на глазах людей одного поколения. Вот я и хочу вспомнить, как менялась жизнь людей, их быт, на протяжении моей жизни.     

(продолжение следует)

Наш отъезд

13 лет назад, ранним утром 26 апреля 2007 года, мы с женой уезжали из России. Наши соседи, жившие в квартире над нами, Ровинские, ставшие за долгие годы по-настоящему родными для нас людьми, отвезли нас к зданию Сохнута, в которое в течение последних месяцев мы приезжали на занятия по ивриту, а теперь приехали, чтобы уехать из России навсегда. Было еще темно, в этот весенний уже день погода была осенняя – было холодно, моросил мелкий дождь, асфальт был в лужах. Было грустно и непонятно, о чем говорить. Но потом подъехал автобус, и грусть сменилась суетой – нужно было погрузить в автобус клетчатые «челночные» сумки с вещами, которые мы брали с собой – 140 кг на двоих. Одежда, самые любимые книги, которые наверняка захочется перечитывать, что-то из фарфоровых сервизов, еще бабушкиных, и еще кое-что из дома, на память, включая бронзовую лампу, замечательные немецкие кастрюли, которые недавно купили, и жене жалко было оставить их, системный блок компьютера, чтобы можно было без проблем с покупкой нового приступить к работе, пара комплектов постельного белья и картина, подаренная мне бабушкой. Нам разрешили ее вывезти, поскольку признали маловысокохудожественной, но я ее очень любил с самого раннего детства. Поставили сумки в автобус, и снова потянулась томительная пауза. Мы непрерывно курили, перекидывались какими-то фразами, расставаться было очень грустно. А потом сели в финский автобус и поехали уже когда стало светло, так что мы могли посмотреть напоследок на Ленинград-Петербург.  И грусть прошла, появилось какое-то радостное нетерпение. Оно затихло, пока мы гостили в Финляндии у наших гостеприимных хозяев, и снова возникло, когда мы вновь погрузились в автобус, чтобы ехать в Хельсинки, в аэропорт. Несколько часов полета в почти пустом самолете – нас в Боинге было человек 20, и мы в аэропорту Бен-Гурион. Формальности, связанные с оформлением документов, заняли часа полтора, нам выдали временные удостоверения личности граждан Израиля, посадили в микроавтобус, где уже лежали наши вещи, и  повезли к нашему новому дому. Точнее, не к нашему дому, а к дому, где жила мама жены с дочкой Раей и зятем Семой. Это в 10 минутах ходьбы от нашей квартиры, которую мы купили еще до приезда. По дороге водитель дал нам сотовый, мы позвонили, сказали, что едем. И через полтора часов родные встречали нас у своего дома.

В нашей квартире нужно было провести косметический ремонт. Мы пока что поселились у родных и начались самые суматошные, наверно, дни в нашей жизни. Очень помогли нам родные жены, нашли нам рабочих для ремонта, возили нас по магазинам. За три недели, пока шел ремонт, мы закупили практически все для дома – мебель, всю технику, посуду, постельное белье… Никогда ни до того, ни после того, мы не тратили столько денег за такой короткий срок, да еще в незнакомой стране. Конечно, мы бы не справились так быстро без помощи Раи и Семы, но все равно, приобретя какой-то опыт, мы бы многое купили по-другому, не старались бы так купить все подешевле, придавленные огромностью сумм, которые платили. Но так или иначе, к концу ремонта все было закуплено (мебель, правда, в основном привезли через какое-то время), телефон, телевизор и интернет были подключены, так что в конце мая мы перебрались в свое новое жилье, и я сразу отправил  отправил на работу письмо с сообщением, что готов приступить к работе.  И на следующий день начал работать.

Теперь, через 13 лет, ленинградская жизнь кажется такой далекой. И город стали забывать. Сейчас вот пытались вспомнить вдвоем, с какой же улицы около Витебского вокзала уезжали из Петербурга, и пришлось залезать в карту. И когда в кино видим знакомые вроде места, начинаем судорожно вспоминать, где же это. В свое время я удивлялся тому, что Леня Гутман, приехав много лет спустя из Израиля (он уехал в 1975) не мог вспомнить даже, где его дом. А теперь я его понимаю.

У России свой путь

Я, как, наверно, все мы, слежу за ситуацией, связанной с пандемией коронавируса. В первую очередь меня, конечно, волнует ситуация в Израиле, Канаде и России, но и другими странами интересуюсь – хотя бы для сравнения.

Очень рознятся данные по количеству умерших относительно числа заболевших. Более 13%  в Италии, около 6% в США, около 3% в Германии. Но Россия в этом смысле занимает совершенно уникальную ситуацию – число умерших в России примерно 0,9%. Это меньше, чем в Израиле (1,3%), хотя уровень медицины в России и Израиле, сколько могу судить, несопоставим.

Чем это объяснить – не представляю. Если, конечно, не думать об искажении реальных данных.

Но есть и еще одно принципиальное отличие России от остальных стран. Вчера я в течении дня увидел две публикации о распределении смертности по возрастам – по Москве и по Израилю.    

Москва:  42% — от 18 до 45 лет, 37,5% — от 46 до 65 лет, 9% — от 66 до 79 лет, 4,5% — старше 80 лет, 7% — дети (https://www.gazeta.ru/social/2020/04/25/13062487.shtml)

Израиль: 30% - более 90 лет, 35% - 80-89 лет, 25% - в возрасте 70-79 лет. 8% - 60-69 лет.

Лишь 2% умерших в Израиле были младше 60 лет.

Посмотрел, как в Канаде – там показатели примерно такие же, как в Израиле, смертность составляет 4,5% для людей моложе 60 и 0% в возрасте до 30 лет.

В Германии число умерших моложе 60 лет – около 0,5%.

При этом данные по Москве резко отличаются от данных по России в целом: от 18 до 29 лет - 0,65%, от 30 до 49 лет — 14,6%, от 50 до 64 лет - 22,4% (https://ria.ru/20200424/1570542124.html).

И по России смертность среди «молодых» (для меня теперь люди 60-65 лет – молодые) во много раз больше, чем в Канаде, Израиле и Германии, но все же в два с лишним раза ниже, чем в Москве. Не говоря уже о 7% умерших детей в Москве.

Почему Россия в этом смысле так не похожа на «заграницу», а Москва – на Россию, можно только гадать.

Наверно, со временем ученые объяснят все эти необъяснимые для неспециалиста расхождения. А пока что будем просто надеяться на лучшее. Все-таки, когда наблюдаешь общую картину по миру,  создается впечатление, что, независимо даже от строгости карантина, эпидемия идет на спад после 6-8 недель нарастания. Будем ждать.

Вечером во вторник Израиль начнет праздновать День независимости.

1948 год. Израиль стал независимым. В тот же день 6 арабских государств объявили Израилю войну, целью которой было полное уничтожение еврейского государства. Евреев собирались сбросить в море. Не вышло.

Это праздник с «плавающей» датой, как и все израильские праздники, все праздничные даты в Израиле зафиксированы по еврейскому лунно-солнечному календарю. По этому календарю независимость Израиля была объявлена 5 ияра 5708 года. В тот (1948) год это соответствовало 14 мая. В этом году – 29 апреля. Но по еврейскому календарю день начинается с вечера, с восхода первой звезды, так что празднование начнется вечером 28 апреля.

Обычно в такой вечер по всему Израилю – фейерверки, концерты под отрытым небом, толпы народа выходят на улицы посмотреть на фейерверк, послушать концерт, потолкаться на ярмарках, на которых продают всякие сувениры и еду. В нашем городке этот праздник проводится у моря, очень это красиво. И, кроме «своего»,  видны фейерверки в Хайфе на юге и в Акко на севере.  На улицах и домах – множество государственных флагов.

                                         Фейерверк в Хайфе

А на следующий день «весь Израиль» жарит шашлыки. Многие выезжают на природу, в леса, по большей части – рукотворные. Мы много лет жарили с друзьями и родными шашлыки в небольшой эвкалиптовой рощице в нашем городке. Но теперь на этом месте идет большое строительство, и мы перенесли место сбора к нам – у нас маленький садик, так что есть место, где поставить мангал.

В этом году флаги есть, но нет ни концертов, ни ярмарок. Наша министр культуры и спорта Мири Регев распорядилась, правда, проводить фейерверки, но мэры практически всех городов отказались, не желая тратить впустую деньги в эти трудные времена, создавая при этом риск массового заражения. На День Независимости в Израиле объявлен жесткий карантин, чтобы предотвратить скопления людей. А на фейерверк люди, естественно, пошли бы. И через две недели в Израиле произошел бы скачок заболеваемости – как было после Песаха, когда многие, начиная с президента и премьера нарушили карантин. Президент и премьер получили за это по полной в СМИ и долго потом извинялись за то, что к ним в праздник приехали живущие отдельно дети. А мэры вполне могут позволить себе нарушить нелепое распоряжение министра.

И к нам в среду на шашлыки никто не придет. Мы не нарушаем. Будем готовить шашлыки вдвоем. Правда, не станем в этот раз заводиться с мангалом, обойдемся электрошашлычницей. Конечно, шашлык без запаха дыма – не то, но все равно это будет праздник.

И я хочу поздравить с этим праздником тех израильтян, которые читают мой блог, и тех моих читателей, которые не живут в Израиле, но считают этот день праздничным.

P.S. В Израиле День Независимости – это не праздник «со слезами на глазах». Это радостный праздник. Слезы на глазах – накануне. Накануне Дня Независимости в Израиле отмечается  День памяти павших в войнах Израиля и жертв террора. Этот скорбный отсчет ведется с 1860 года. Каждый погибший известен. В этом году в списке 23.816 человек. За год добавились 43 имени.  

В этот день родные и близкие и потомки приходят на кладбища, чтобы помянуть погибших. В этом году из-за жесткого карантина кладбища в День памяти закрыты. Людям было предложено придти на кладбища в предшествующие дни. Это указание вызвало серьезное недовольство, но мне кажется, что это печальная, но разумная мера.  Прочитал на днях, что в США умерли шестеро участников похорон…

Вчера вспомнил «Королевство кривых зеркал». Сегодня вспомнил снова. Когда прочитал вот эту новость: "Глава самопровозглашенной Донецкой народной республики Денис Пушилин подписал указ, позволяющий использовать в отношении Донецка его прежнее название — «город Сталино»". 

Но когда стал читать дальше, подумал, что это не Королевство кривых зеркал, а сумасшедший дом.

"В указе говорится, что одна из целей переименования Донецка — это сохранение исторической памяти. Город получил название Сталино в 1924 году в честь Владимира Ленина". 

Зашел сегодня на сайте на worldometers.info на страницу со сведениями о коронавирусе. На данный момент умерших сегодня 267. Конечно, к концу дня станет намного больше.
Потом перешел на на этом сайте на главную страницу. Там множество данных о населени Земли, о жизни этого населения.
Мне бросилась в глаза графа "Число умерших от голода за сегодня". В этой графе я увидел 14.695, и число это увеличивалось примерно каждые 2 секунды. От коронавируса разрабатывают вакцину, о нем говорит весь мир. А о том, что ежедневно десятки тысяч людей умирают от голода, никто практически не вспоминает. Мне вот случайно на глаза попалось.
Умирали до появления коронавируса, умирают сейчас и будут умирать, когда появится вакцина, и смертность от коронавируса станет редкостью. Как сейчас от гриппа... Хотя за год и от гриппа немало людей умирает. Около 650.000 человек в год. Много. Но мы к этому привыкли и особо не думаем об этом. Это всего лишь "необходимый процент несчастий", это не про нас. А от голода умирает 8 миллионов человек в год. А недоедает в сто с лишним раз больше - около 900 миллионов. Каждый девятый житель Земли. Об этом мы вообще не думаем.
Написал бы еще о том, как неправильно устроен наш мир, да пришло время перекусить. 

С пессимизмом (или реализмом?) о Вере и Надежде

В 1818 году юный Пушкин написал:

«Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!».

Интересен здесь этот призыв: «Верь!». Чтобы верить, не нужно никаких логических доказательств, никаких доводов. Достаточно просто верить и надеяться.

И через девять лет Пушкин призывал декабристов терпеть и надеяться.

Несчастью верная сестра,

Надежда в мрачном подземелье

Разбудит бодрость и веселье,

Придет желанная пора:

………………………………………

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа…

Характерно, что несколько позже представитель другого лагеря, не склонный к революционным мечтаниям, а вовсе служивший старшим цензором, Тютчев тоже предлагал полагаться не на ум, а на веру.

 Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить.

Он же рекомендовал:

«Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои».

То есть, независимо даже от политических убеждений умные люди советовали, попросту говоря, не умствовать, а надеяться и верить, что в отдаленном будущем все будет хорошо (хотя понимали это «хорошо» по-разному). А пока что - помалкивать.

Рекомендация дельная, если вспомнить судьбу адресатов процитированных стихов Пушкина,  название бессмертной комедии Грибоедова, а также возникший в более поздние времена вопрос-угрозу: «Ты чё, самый умный?».

Очень полезное указание оставил читателям современник Тютчева Козьма Прутков: «Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим» И, в качестве практического развития этой рекомендации: «Если у тебя есть фонтан, заткни его».

А почти сто лет спустя писатель Губарев развернул афоризм Пруткова в полнометражную картину, написав повесть-сказку  «Королевство кривых зеркал» (1951 г.) о государстве, построенном на тотальной лжи, в которую люди верили до поры. Интересно, что Губарев был при этом создателем гнусного мифа о Павлике Морозове. Кстати, меня всегда удивляло, что Губарева за эту повесть при Сталине не расстреляли, а в послесталинское время это, на мой взгляд, абсолютно антисоветское произведение даже экранизировали.

Когда сегодня я читаю прогнозы современных сотрясателей основ, которые предрекают близкий конец кровавому режиму и торжество демократии в России, я вспоминаю строчку «Товарищ, верь!», написанную двести с лишним лет назад.

Мои преподаватели в Политехе

Профессор Чудновский

(продолжение)

Помимо типичной внешности комедийного профессора, Чудновский обладал еще одним обязательным для профессора из советской комедии качеством – рассеянностью. Причем его рассеянности хватило бы на нескольких комедийных персонажей. Старшекурсники, ссылаясь на секретаршу деканата, рассказывали нам, что Абрам Филиппович будто бы не раз звонил в деканат и спрашивал, в какой аудитории читает сегодня лекцию Чудновский,  -  сам не помнил. Мы к этому относились как к анекдоту, пока не столкнулись с рассеянностью Чудновского в реальной жизни. Он должен был принимать у нас экзамен, причем один, без ассистента. Собрались мы в аудитории на втором этаже, где назначен экзамен был, время подошло – Чудновского нет. Вышли в коридор – нет его. Спустились на первый этаж – нет его. Спустились в подвал (в главном корпусе Политеха размещались студенческие гардеробы и столовка). Смотрим – Чудновский бродит по подвалу. Мы уже сталкивались с тем, что передвигается он странно. Идет по коридору института и вдруг резко останавливается, разворачивается на 180 градусов и продолжает движение в обратном направлении. И так бывало, несколько раз. Из-за этой его манеры я не получил автомобильные права. У Чудновского была дача в Комарово недалеко от нашей, я не раз видел, как он бродит таким образом по дорогам и дорожкам. И было время, когда я начал учиться водить машину – в Комарово. Ехал я как-то по пустынному шоссе вдоль железной дороги, увидел впереди Чудновского. Когда я почти поравнялся с ним, он осуществил свой обычный маневр по смене направления, причем не на 180 градусов, как обычно, а на 90. То есть фактически шагнул внезапно мне под колеса. Ехал я медленно, затормозить успел, но случай этот произвел на меня сильное впечатление, и сдавать на права я в итоге не стал.

Так вот, нашли мы Чудновского в подвале, подошли и сказали, что ждем его по случаю экзамена. Абрам Филиппович сказал: «Да-да, знаю, идите, я сейчас приду». Мы вернулись в аудиторию, ждем – нет Чудновского. Снова пошли искать.  На этот раз нашли его маневрирующим уже на первом этаже. Мы сумели как-то деликатно убедить его позволить нам сопроводить его в аудиторию. Чудновский сел с «преподавательской» стороны за стол первого ряда в аудитории, мы расселись за столами со своей стороны. Взяли билеты, начали готовиться. Вдруг Чудновский резко спросил «Чья это шляпа?». Мы посмотрели – и правда, лежит шляпа перед ним на столе. Поскольку никто не признался, Чудновский повторил вопрос. Нависла напряженная тишина, но после паузы Чудновский успокоенно сказал: «А, так ведь это моя шляпа». Было Чудновскому тогда, как я уже говорил, 53 года, и он вовсе не был в маразме. Он долго еще успешно работал, и умер в 1985 году в возрасте 75 лет.

После этого экзамен продолжался без эксцессов, хотя очень мне в итоге запомнился. 

(продолжение)

Профессор Чудновский

Абрам Филиппович Чудновский читал нам лекции по общей физике. Он был самым интересным и необычным – причем в самых разных отношениях – из наших преподавателей.

Начать с того, что он был прекрасным лектором. Общую физику мало кто, по-моему, назовет увлекательным предметом, а у него на лекциях всегда было интересно. Не из-за физики, из-за личности лектора. Чудновский в ходе лекции демонстрировал ход мысли, и это было увлекательно. Сам он, как мне представляется, неколько кокетничая, говорил, что хорошую лекцию можно прочитать, только не готовясь к ней, экспромтом. Хотя какой экспромт у преподавателя, который читает курс уже много лет. Так что это, видимо, отчасти была игра, когда Чудновский вдруг сбивался, начинал вслух искать ошибку  в рассуждениях, и, наконец, находил верный путь. Хотя, с другой стороны, при выводе некоторых сложных формул  он ошибался иногда вполне искренне, «пятился назад» до места, где сделал ошибку, находил ее и начинал вывод с этого места заново. Очень все это было интересно и необычно.

Мне он казался старым, хотя и вполне бодрым. Только теперь, заглянув в интернет, я с удивлением узнал, что в ту пору ему было всего 53. Конечно, в 18 лет свои представления о старости, но все-таки не до такой степени. Внешность его вполне соответствовала  стереотипу профессорской внешности. Тому, старому стереотипу, который перестал быть актуальным с уходом этого поколения и сохранился только в старых советских комедиях. А в мое студенческое время такие оставались еще и в реальной жизни.

Мы в ту пору плохо представляли себе масштаб Чудновского-ученого, лишь потом узнали, что он был одним из ведущих агрофизиков своего времени.  

Но Чудновский был не только хороший лектор. Не помню уже как, но мы узнали, что он коллекционирует картины, и коллекция у него отменная. Нам стало любопытно, и мы как-то набрались смелости и подошли к Чудновскому после лекции, сказали, что слышали о его коллекции и очень хотели бы ее увидеть. Чудновский отнесся к этому благосклонно (коллекционеры любят показывать свои коллекции), но сказал, что у него в квартире (он жил в «профессорских корпусах» - прямо в парке Политеха) только что закончился ремонт, и теперь нужно развесить картины. Мы спросили, сколько времени это может занять, Чудновский ответил, что около месяца. Мы впечатлились и попросили разрешения вернуться к этой просьбе позднее. Но через месяц началась сессия, потом каникулы, курс общей физики закончился, а идти разыскивать его где-нибудь на кафедре мы постеснялись. Так мы его коллекцию и не увидели. Через пару лет в Русском музее прошла большая выставка работ Петрова-Водкина, а вскоре  после нее – выставка «Современный русский портрет».  На этих выставках были представлены и картины из частных собраний, и когда мы увидели, под какими картинами имеется табличка «Из собрания А.Ф. Чудновского», мы поняли, каков масштаб этой коллекции, и чего мы лишились. Но поезд уже ушел.

(продолжение следует)

(продолжение)

Мои преподаватели в Политехе

Игорь Евгеньевич Зино вел у нас занятия по матфизике. Занятия вел хорошо, но примечателен был не этим. Был он красавец (типа молодого Костолевского, только лицо поумнее),  лет, наверно, 30, ростом не меньше 190, появлялся всегда в прекрасном костюме и белоснежной, будто только что из-под утюга, рубашке с галстуком. Немногочисленные девушки в нашей группе при его появлении начинали волноваться. Был корректен и ироничен.  Запомнилась его фраза, адресованную Лене Гутману: «Эх, Гутман, Гутман, я вам добра желаю, а вы мне лапласиан расписать не можете».

Но нас-то поразила его биография, которую мы узнали уже после того, как курс матфизики у нас закончился. Статья о нем появилась в какой-то ленинградской газете. Биография нестандартная. Он закончил школу с золотой медалью, и при этом занимался плаванием – стал «мастером спорта». Получил травму, из-за которой плавать всерьез больше не мог, так что стал вратарем в ленинградской ватерпольной команде мастеров и играл там несколько лет. И одновременно с этим закончил с отличием математический факультет ЛГУ, а потом, уже работая преподавателем, видимо для души, - вечернее отделение факультета иностранных языков в том же ЛГУ. Сейчас заглянул в интернет. Жив, слава богу, работал преподавателем, стал доктором наук, профессором, деканом физмеха, писал и переводил книги – и при этом стал судьей международной категории по водному поло. Конечно, не Леонардо, так ведь и эпоха сейчас не Возрождения…

(продолжение следует)

Захотелось вспомнить институтских преподавателей.

Учебу в Политехе я не любил, достаточно быстро понял, что «не мое» это, но, поскольку не знал, что же тогда «мое», доучился с грехом пополам, а потом 20 с лишним лет занимался нелюбимой инженерской работой. С работой справлялся, но хождение на работу было тягостной повинностью. Какой прежде была учеба.

Но были в институтской жизни и хорошие стороны. У нас были интересные преподаватели. Интересные и как специалисты, и как люди.

Нескольких таких преподавателей я хочу вспомнить.

Начну с Валерия Семеновича Мысовского.

Мысовский вел у нас английский на первом курсе, зимой 63 года, в рамках тогдашней принятой в Политехе идиотской системы «школьники/стажники», мы «стажники», учились на первом курсе только один семестр. Но запомнился Мысовский сильно. Высокий, тощий, с редкой в ту пору бородкой, в неизменном синем вязаном свитере с оленями на груди. Группа у нас подобралась сильная по уровню английского. Для начала Мысовский сказал, что занятия у нас будут начинаться с обзора новостей. А новости эти следует узнавать из передач «Голоса Америки». Для этой цели мы должны слушать в полночь программу Special Enflish, в которой новости читают замедленным темпом. Кто-то робко спросил: «А по Radio Moscow новости можно слушать?» Валерий Семенович поморщился и сказал «Можно, конечно. Но произношение у них не то». Так что занятия у нас после этого начинались с того, что Мысовский спрашивал: «What’s the news?» И тот, кому был адресован этот вопрос, должен был излагать новости в версии «Голоса Америки». Или, на худой конец, в версии Radio Moscow. Мысовский притаскивал на занятия проигрыватель и пластинки с записями джазовой музыки – мы слушали эту музыку и потом обсуждали ее по-английски. Он притаскивал альбомы современной живописи – по-моему, я именно тогда впервые узнал о Дали, и мы обсуждали картины. Он давал нам заучивать хорошие английские стихи. Кое-что из этих стихов я нашел потом в англоязычной «Антологии новой английской и американской поэзии», которая я вышла вскоре в СССР; эта книжка и сейчас у меня на полке.  Короче, занятия по-английскому были для меня самым интересным, наверно, за все время обучения в институте.

Когда начались занятия на втором курсе, Мысовского в институте уже не было. Честно говоря, мы поражались тому, что он с его методапми преподаванияхотя бы один семестр до конца продержался. Видно, никто не настучал. Во всяком случае, не сразу. Вместо Мысовского пришла к нам какая-то скверно знающая язык тетка. Разочарование было полным, мы этого не скрывали. Как-то она спросила у моего друга Саши Мухи, который явно не слушал ее: «Вы считаете, что мои лекции вам ничего не дают?». Свои убогие занятия она называла лекциями. И вопрос задала не тому. Другой, наверно, ответил как-нибудь обтекаемо. Но Муха был  всегда был честен и откровенен до грубости. Он лаконично ответил: «Да». В итоге мы не выдержали разочарования и пошли на кафедру жаловаться на низкий уровень преподавания. И тетку эту убрали – во всяком случае, от нас. Пришла вместо нее приятная молодая женщина, хорошо знавшая язык и умевшая его преподавать. Конечно, Мысовского она заменить не могла, но польза от занятий была. Мы с ней в итоге вполне подружились, и она как-то рассказала нам, как боялась идти к нам на первое занятие. Видно, ее отвергнутая нами коллега рассказала ей про нас всякие ужасы.

А Мысовского мы случайно увидели летом 1972 года. К тому времени мы уже знали, что он – знаменитый в узком мире советского джаза ударник. Если кому интересно – можно набрать в «Википедии» «Валерий Мысовский». Откроется 16.100 ссылок.

А встретились мы на концерте знаменитого (причем не только в узком кругу) саксофониста Георгия Гараняна. В этом концерте он выступал в составе квартета. И играл на каком-то новом изобретении – электросаксофоне, то есть саксофоне, к которому был подключен ящик-усилитель с множеством регулировок. Мы сидели в одном из первых рядов и неподалеку от нас увидели в первом ряду Мысовского. Новая техника работала плохо,  Гаранян то и дело прерывал исполнение и начинал судорожно крутить какие-то ручки в своем ящике. Во время этих пауз Мысовский издевательски комментировал происходящее на весь зал.

А вот как играет Мысовский мы никогда не слышали. Я услышал записи «Трио Валерия Мысовского» только через много лет, в интернете. Это трио играло прекрасный джаз

Прочитал распечатку передачи Юлии Латыниной на «Эхе». По поводу создания очередей на вход в московское метро из-за проверки пропусков Латынина сказала:

«…Ни одному из этих железных дровосеков, стоявших при дверях, не хватило здравого смысла, чтобы, поняв, что происходит, отойти, сказать: «Всё, проходите ребята», и сказать начальству: «Ну, что же мы делаем? Что же мы берем грех на душу».

В московском метро 196 станций. Сколько полицейских было задействовано для проверки? Пятьсот? Тысяча? Больше? И не нашлось ни одного, «который не стрелял»?

Впрочем, у Высоцкого – это ведь только песня. Я читал, что во время войны было расстреляно 135.000 военнослужащих. И никогда не слышал, чтобы нашелся хоть «один, который не стрелял».

Думаю, повывелись они достаточно быстро после «Великой Октябрьской». Одних убили, другие уехали, а большинство – покорилось. Не осталось практически готовых «не стрелять», даже в переносном смысле. Бабушка рассказывала мне, что до революции демократически настроенные студенты, кроме клятвы Гиппократа, давали еще одну, неофициальную, клятву. И был там пункт: «Отказываться присутствовать при смертной казни». При советской власти врачи если и не присутствовали при смертной казни, то лишь потому, что и требования такого не было.

Когда судили Веру Засулич, сразу два прокурора отказались поддерживать обвинение таким образом, как этого требовало правительство, устроить политический процесс. Был ли хоть один такой прокурор на бесчисленных политических процессах в СССР? Правда, справедливости ради, надо сказать, что царским прокурорам такой отказ в худшем случае мог стоить увольнения с государственной службы, а не расстрела. Но ведь были в истории случаи, и немало, когда люди шли на смерть за свои убеждения. Но в советское время такие люди практически повывелись. Редактор-составитель издания «Из истории Ленфильма» рассказывала мне, как тяжело ей было читать протоколы собраний, проводившихся на Ленфильме во времена сталинского террора. Тяжело было читать, какие ужасные вещи говорили люди, которых она считала достойными и заслуживающими уважения.   

Я написал выше «практически вывелись» - но не совсем же. Были люди, которые вышли на Красную площадь в августе 68, была студентка Белла Ахмадулина, отказавшаяся подписать письмо с осуждением Пастернака. Были многочисленные диссиденты, отправившиеся в лагеря, но не изменившие своим убеждениям. Были люди, подписавшие письмо в защиту моего деда, арестованного в 1938 году (не знаю, к сожалению, их фамилии). Так что все-таки находились те, кто не стрелял. Хотя, конечно, они не делали погоду, а были «белыми воронами». А это создание редкое, я вот никогда не видел «вживую», хотя очень люблю наблюдать за воронами и повидал их немало. .

И уж, конечно, бессмысленно искать «белую ворону» среди российских полицейских.

(продолжение)

Третий и наиболее продолжительный контакт с христианами произошел у меня в 2007 году, когда мы с женой уезжали из России в Израиль.  

Уезжали мы при посредстве израильской организации «Сохнут». И, когда мы готовы были к отъезду, и хотелось уже поскорее ехать, оказалось, что ближайшую группу отправляют в Израиль через Финляндию. Нам, к изрядному нашему изумлению, рассказали, что в Финляндии есть религиозная христианская организация, которая всячески способствует переезду евреев в Израиль. Как я понимаю теперь, это христианские сионисты, одно из течений евангелизма. «Христианский сионизм — убеждение части христиан в том, что возвращение еврейского народа в Святую землю и возрождение еврейского государства является исполнением пророчеств Библии.

Христианские сионисты считают, что Бог обещал Аврааму, что Он благословит тех, кто благословляет евреев, и проклянёт тех, кто проклинает их». (Википедия)

По плану мы должны были провести два-три дня в гостях у членов этой организации, а потом вылететь в Израиль из Хельсинки.

Мы согласились, хотелось приехать в Израиль поскорее, до наступления жары, а следующая группа отправлялась "прямым рейсом" из Петербурга только через пару месяцев.

Так что 26 апреля 2007 года мы отправились в Израиль. Накануне привезли в Сохнут багаж – 140 кг на двоих – в знаменитых клетчатых сумках, с которыми ездили "челноки". Остальное можно было отправить багажом, но мы не стали заморачиваться. На следующее утро погрузили вещи в финский автобус – и тронулись. Наверно, немного есть людей, которые навсегда уезжали из России на автобусе. Мы входим в число этих немногих.

А до вещей наших мы снова дотронулись, когда выгружали их из микроавтобуса, который привез нас из аэропорта Бен Гурион к дому сестры жены, у которой мы остановились, пока шел ремонт нашей квартиры. Христианские сионисты обо всем позаботились. Через какое-то время, когда мы обосновались в своей квартире, их представитель навестил нас, привез подарки – раскладушку, постельное белье и прекрасное издание Священного Писания. А заодно и фотоаппарат, который мы забыли в Финляндии.

Перед отъездом нам объяснили, что если мы будем покупать для финнов подарки, не следует покупать алкоголь, так как члены этой организации не пьют. Это было удивительно, финский «алкогольный туризм» в Ленинграде хорошо известен, по слухам для них в советское еще время специальный вытрезвитель открыли. Так что стало ясно, что это какие-то совсем необычные финны. И пришлось поломать голову, что же подарить. Остановились на каком-то симпатичном альбоме о Петербурге, ничего интереснее не придумали.

(окончание следует)

Вчера обсуждали с Леной bulf в комментариях актера Евгения Лебедева, и по ходу дела как-то вспомнили фильм «Служили два товарища».

Для меня этот фильм – большая загадка. С одной стороны, я не понимаю, как режиссер Карелин, всю жизнь снимавший в лучшем случае посредственные фильмы (желающие могут заглянуть в его фильмографию в Вики), мог сделать такой замечательный фильм.

С другой – еще больше не понимаю, как советская цензура могла выпустить этот фильм. Фильм-то, на мой взгляд, абсолютно антисоветский. Ведь что мы видим. Люди, которые могли бы вместе строить новую Россию, Некрасов и Брусенцов, воюют друг с другом и в итоге гибнут. А в живых остается отвратительный Карякин, который как бы олицетворяет новую власть. По-моему, напрашивается мысль о том, что Брусенцову и Некрасову нужно было объединиться и раздавить гадину. Но – не случилось, и гадина пришла к власти.

Собственно, в фильме об этом сказано прямым текстом. Карякин в финале говорит: «А вообще-то меня должно было убить. Ну, по всему». Может быть, это говорит не Карякин, а Ролан Быков, который хорошо знает, к чему приведет власть корякиных?

Кстати, не нашел никаких упоминаний, но можно представить себе, что чудесный взлет  Карелина в этой картине произошел благодаря Быкову. Мог же он, с его невероятной энергией, повлиять на режиссера и как бы оттеснить его. Тем более, что в одной из недавних статей, в которых вспоминают о съемках фильма, кто-то вспоминает, как Карелин напился вусмерть - в буквальном смысле, угодил в результате на несколько дней в реанимацию. Вполне можно допустить, что это был не единственный случай по ходу съемок, может, не со столь драматическими последствиями. А съемки-то должны были продолжаться…  Хотя, конечно, это все мои домыслы, но уж больно фильм не «карелинский».

А Карякин – одна из лучших ролей Быкова. Правда, какую роль Быкова ни вспомнишь, тянет назвать ее «одной из лучших». Даже маленький эпизод в «Улице Ньютона, дом 1». Не было у Быкова ролей «похуже». Страшно жалею, что не сыграл Быков Пушкина во МХАТе. Не сомневаюсь, что это была бы великая роль, а то «нашему всему» как-то совсем не везет ни на сцене, ни на экране. Никогда не прощу Фурцевой, что зарубила эту роль, да еще в оскорбительной для актера форме.   

Сегодня мне захотелось составить список своих любимых фильмов. Я не буду расставлять фильмы по «местам», не буду сравнивать их художественные достоинства. Это просто фильмы разных жанров, которые в какие-то периоды моей жизни – от детства до старости – произвели на меня самое сильное впечатление. Я не хотел ограничивать их число – включил все, что особо памятно. Порядок расстановки фильмов в списке случаен – записывал просто по мере того, как вспоминал. Некоторые из этих фильмов я пересматриваю и теперь, к некоторым предпочитаю не возвращаться – их время для меня прошло. Но память о впечатлении сохранилась в любом случае.

Мне бы очень хотелось, чтобы все, кто заходит в блог, поделились своими списками. Мне же интересно представлять, кто меня читает. Да и читателям, мне кажется, будет интересно узнать, насколько мы одинаковые или разные – по крайней мере, в своем отношении к кино.  

Бегущая по волнам (Павел Любимов)

Человек идет за солнцем (Михаил Калик)

Рукопись, найденная в Сарагосе (Войцех Хас)

Великолепная семерка (Джог Стёрджес)

Расемон (Акира Куросава)

Поиски прошлого (Ежи Пассендорфер)

Июльский дождь (Марлен Хуциев)

Пепел и алмаз (Анджей Вайда)

Канал (Анджей Вайда)

Мир входящему (Александр Алов, Владимир Наумов)

Зеркало (Андрей Тарковский)

Огни большого города (Чарли Чаплин)

Герой (Стивен Фрирз)

Красная пустыня (Микеланджело Антониони)

Ва-банк (Юлиуш Махульский)

Красотка (Гарри Маршалл)

Оливер! (Кэрол Рид)

Старики на уборке хмеля (Ладислав Рихман)
Свидетель обвинения (Билли Уайлдер)
Марти (Делберт Манн)

12 разгневанных мужчин (Сидни Люмет)

Красный шар (Паскаль Ламорис)

Зонтик (Михаил Кобахидзе)

Плата за страх (Анри-Жорж Клузо)

400 ударов (Франсуа Трюффо)
Частная жизнь Генриха VIII (Александр Корда)
Леди Гамильтон (Александр Корда)

Летят журавли (Михаил Калатозов)
"Место встречи изменить нельзя" (Станислав Говорухин)

Фантазии Фарятьева (Илья Авербах)

Покровские ворота (Михаил Козаков)

На последнем дыхании (Жан-Люк Годар)

На последнем дыхании (Джим Макбрайд)

Рокко и его братья (Лукино Висконти)

Мой друг Иван Лапшин (Алексей Герман)

Цвет граната (Сергей Параджанов)

Орфей (Жан Кокто)

Обыкновенный фашизм (Михаил Ромм)

Тот самый Мюнхаузен (Марк Захаров)

Обыкновенное чудо (Марк Захаров)

Начало (Кристофер Нолан)

Белое солнце пустыни (Владимир Мотыль)

Золушка (Надежда Кошеверова)

Звезды (Конрад Вольф)

Восхождение (Лариса Шепитько)

P.S. Наверняка я что-то упустил, сохраняю за собой право вносить дополнения.

P.P.S. «Белое солнце пустыни» вспомнил в последний момент. Как говорят англичане, «The last but not the least»; на русский это переводится неуклюже и длинно «И последний  по порядку, но не по значению». Фильм видели и любят, наверно, практически все. А вот роман  Валентина Ежова «Белое солнце пустыни»  читали, полагаю, не все. Тем, кто не читал, очень рекомендую. Книга очень интересная; она значительно полнее фильма, в который вошла примерно четверть событий романа. Совершенно неожиданно, не так, как в фильме,  показан Абдулла, и совсем уж неожиданной (после фильма) оказывается причина, по которой Сухов оказался в Туркестане…  Роман был написан еще в 60-е годы, но опубликован был лишь в период перестройки. Симпатизировать «басмачу» в советское время было нельзя. Кстати, ведь и из фильма вырезали финал, где жены оплакивают Абдуллу.

Дятел в Израиле

Сегодня утром вышли, как все последние недели, на свою арестанскую карантинную прогулку – 100 метров от дома, ходим кругами вокруг нашего квартальчика, каждый круг – примерно 630 шагов.

Шли мы этим уже ставшим привычным маршрутом, и вдруг услышали звук – от которого отвыкли здесь. Во всяком случае, очень похожий на раскатистую трель дятла-«ударника».

Мы часто слышали этот звук в лесу, на даче в Комарово. Особенно часто зимой, когда тихо, и звук в безлиственном лесу разносится далеко и отчетливо, доносилась вдруг такая трель дятла, барабанящего по сосне. В нашем городке дятлы редки, дятел вообще не городская птица.  Но пару раз все же видели раньше дятла, только не на сосне (у нас сосен нет), а на финиковой пальме.

А этот звук был какой-то металлический.  Стали вертеть головами, и я, наконец, первый углядел маленького дятла на фонарном столбе. Он сидел на самой верхушке и время от времени выдавал свою трель. На сосне, на финиковой пальме – можно представить себе, что это в поисках пропитания (хотя когда дятел именно долбит дерево в поисках личинок – звук другой.

Но здесь-то сомнений не было, о пропитании речь не шла. Это было искусство. Дятел явно просто музицировал – для собственного удовольствия или для окружающих

P.S. Дятлова трель слышна в самом конце ролика, но звук очень слабый. 

Джаз

Осеннее настроение

И снова осень развесила над городом

Неотжатые грязные тряпки облаков.

И воздух по утрам уже пахнет холодом.

…На паперти мыслей вымаливаю копейки слов.

Бреду, как юродивый, нацепивши вериги на душу,

Тащусь на Голгофу иллюзий, дабы принять свой крест…

А тихий шепот надежды, услужливо непослушный,

Звучит – как аккорды Монка сквозь угрюмый эфирный треск.

Это стихотворение я написал осенью 1966 года. Не знаю, сможет ли гипотетический читатель понять по этим строчкам это мое тогдашнее настроение, но тут уж ничего не поделаешь. Написал, как сумел. Но вот заключительная строчка, мне кажется, нуждается в пояснениях.

Наверно, не все знают, кто такой Монк, и при чем тут эфирный треск.

Так вот, Телониус Монк – мой любимый джазовый пианист, которого я слушаю всю жизнь – с ранней юности.

Я полюбил джаз со школьных лет. Хотя любить джаз в СССР было непросто. Джаз не был под полным запретом. И до войны, и после войны существовали большие оркестры (например, Леонида Утесова, Олега Лундстрема, Эдди Рознера, джаз-оркестр Армении). Эти оркестры ездили по стране с гастролями, выступали в больших залах. Существовали и небольшие группы, игравшие где придется, проводились  джазовые фестивали (правда, без всякого афишировния), в Ленинграде и Москве были открыты джаз-клубы. Но при этом джаз не передавали по радио, а на телевидении – лишь изредка в «киноконцерты» вставляли джазовые эпизоды из иностранных фильмов. Обычно это были куски с Chattanooga Choo Choo Глена Миллера из «Серенады Солнечной долины» и музыкальные номера из фильмов «Джордж из Динки-джаза» (помните «В бой идут одни старики»?) и «В джазе только девушки»). И все. Джазовые пластинки почти не выпускались. Так что слушать джаз можно было практически только по «голосам» - в первую очередь, по «Голосу Америки», реже – по ВВС. Музыкальные передачи не глушили, но качество приема на коротких волнах было неважное, музыка практически всегда сопровождалась потрескиваниями и посвистываниями разной интенсивности. Но хоть так.

Отсюда и возникла эта самая строчка.

Джазовые передачи по «Голосу Америки» в «нормальное время» шли, по-моему, раз в неделю. Но каждую ночь после полуночи (по-моему, после программы Special English) начинался «Час джаза». Звучал удивительный голос Уиллиса Коновера (“This is A Voice of America Jazz Hour”( и шло музыкальное вступление – первые такты из Take the A Train Дюка Эллингтона. С тех пор не могу спокойно слушать эту вещь. Это было потрясающе. В передачах Коновера можно было услышать все лучшее в джазе (я прочитал, что его личная коллекция насчитывала 60.000 дисков). И мы (мои институтские друзья тоже любили джаз) полуночничали, слушая эти передачи с восторгом. И далеко не только мы. В очерке о джаз-фестивале в Таллине, опубликованном в «Юности» в 1967 году Аксенов пишет: «известный  комментатор  Уиллис  Коновер,  голос  которого  уже  в течение двенадцати лет заставляет вздрагивать джазменов всего мира».

В СССР изредка приезжали американские джазисты. В 1987 году мне посчастливилось побывать на концерте великого пианиста Дейва Брубека в спорткомплексе «Юбилейный» в Ленинграде. И я услышал «вживую» самую мою, наверно, любимую джазовую композицию Take Five. А когда я был в 1974 год в командировке в Москве, мне удалось раздобыть билет на концерт другого великого пианиста - Оскара Питерсона. Но концерт не состоялся. Питерсон уехал из Москвы, отменив выступление, после того, как ему отказались предоставить гостиничный номер с роялем.

А пластинки все-таки изредка выпускались. В 1966 году вышла пластинка с записями участников московского джаз-фестиваля 66 года – «Джаз-66». Замечательные там были вещи, но особенно понравился нам «Вальс для Наташи» в исполнении квартета «КМ» Сермакашева.  Мы каким-то образом узнали, что КМ – это кафе  Молодежное, и что квартет выступает в этом кафе. И в августе 66, когда мы с Юрой Филатовым возвращались на попутках из Крыма в Ленинград через Москву, мы задержались там, чтобы пойти вечером в это кафе. Пришли – а в кафе оказался «закрытый вечер», и с улицы не пускали. Пришлось ехать домой, не солоно хлебавши.  Так я Сермкашева живьем и не услышал. Да и с пластинкой у меня сложилось очень неудачно, напишу когда-нибудь об этом. Но теперь я разыскал ее в интернете, скачал,  и слушаю иногда «Вальс для Наташи» и «Бесполезный разговор» Германа Лукьянова, от которого у меня до сих пор мурашки по коже идут.

А слушать джаз «вживую» получается и в Израиле, даже в нашем маленьком городке. Мы узнали здесь замечательно пианиста (больше всего люблю в джазе рояль) Леонида Пташку – понятно, выходца из СССР. И когда он добирается до нас, мы обязательно ходим на его концерты, тем более, что он всегда привозит интересных и неожиданных музыкальных друзей. А добирается он почти каждый год. Израиль – маленькая страна.  

(продолжение)

Я за свою жизнь редко встречался с христианами. Я имею в виду встречи, которые так или иначе были связаны с религией. Так-то ведь не спрашиваешь у малознакомого человека, верит ли он в бога, а среди моих близких знакомых верующих нет.

Мне запомнились три встречи.

Первая произошла  в 1962.

Стояла золотая осень, было воскресенье. Мы бродили по городу с моей первой любовью, забрели в Александро-Невскую Лавру, дошли до собора и остановились у входа в нерешительности. Мы никогда не были до этого в церкви, посмотреть было любопытно, но войти мы как-то стеснялись, неудобно. (У меня это ощущение сохранилось на всю жизнь – мне неловко входить в действующий храм, чтобы поглазеть там,  куда люди приходят молиться).

И тут к нам подошла женщина. Не старая – настолько, что даже тогда, в 17, она не показалась старой. С простым и каким-то удивительно светлым лицом. Будто с иконы. Она подошла и сказала нам: «Чего вы боитесь? Зайдите. Не понравится – уйдете». Очень на меня это подействовало, тем более в то время я был я был под глубоким впечатлением евангельского Иисуса. Мое тогдашнее отношение к нему наложилось на слова этой женщина, и эффект был сильный. Я вырос в СССР, и очень непривычно было, что мне не указывают, куда идти (или не идти), а предлагают, сохраняя за мной право решать и выбирать. В собор мы зашли, но впечатление от собора не сохранилось совершенно, хотя это был первый приход в церковь. А вот лицо этой женщины помню.  

Второй контакт случился много лет спустя, где-то в конце 90-х. Дело было днем – я заезжал на работу (наверно, за зарплатой, к этому времени я получал и отправлял работу то ли еще по факсу, то ли уже по электронной почте, так что других поводов ходить на работу, кроме получения денег, у меня не было), и у входа в метро на станцию «Невский проспект» на канале Грибоедова ко мне подошли два человека неопределенной наружности и спросили: «Вы еврей?» Я несколько изумился вопросу, поскольку нельзя сказать, что у меня такая уж типичная еврейская внешность, но запираться не стал.  После этого спрашивающие представились. Оказалось, они представители религиозной организации «Евреи за Иисуса». Поинтересовались, известно ли мне об Иисусе, и как я к нему отношусь. Услышав, что об Иисусе мне известно, а отношусь я к нему с интересом, они рассказали мне о своей организации, о которой я до того ничего не слышал. Вот как определяются в «Википедии» религиозные убеждения этой организации (секты?):

«Евреи за Иисуса» придерживаются веры основных течений христианства, а именно — что Иисус из Назарета пришёл как Мессия, о котором говорили пророки Танаха (Ветхого Завета); что Он — Сын Божий и второе лицо Троицы».

Мне стало любопытно, так что когда они спросили, есть ли у меня желание поддерживать связь с их организацией, я сказал, что есть – причем до такой степени, что сообщил им свою фамилию и адрес, чтобы они могли связываться со мной.

После этого я стал довольно регулярно получать по почте брошюры, в которых рассказывалось о евреях, которые поверили в Иисуса, и было им за это счастье, причем практически незамедлительно. Кто-то излечился, кто-то преуспел в делах и т.д. В итоге этого чтения мой интерес к «Евреям за Иисуса» пропал, но рассылки продолжались до самого моего отъезда из России, в том числе и приглашения на мероприятия по случаю каких-то религиозных праздников. Так ни разу и не сходил, теперь жалею, любопытно было бы все-таки послушать. Но очень уж убого были написаны их брошюры…  

(продолжение следует)

  

Пурим и Самсон

Сегодня я решил отложить временно описание своих взаимоотношений с Христом и христианством, а написать на другую тему, тоже, правда, связанную с религией.

Антисемиты любят попрекать евреев ветхозаветной историей о Пуриме. Они осуждают евреев которые многие века устраивали и продолжают устраивать праздники по случаю коварного и жестокого убийства 74.000 персов, виновных лишь в том, что собирались истребить евреев поголовно. Причем, по убеждению антисемитов, вполне обоснованно собирались – евреи это, естественно, заслужили.

Конечно, не мне давать советы антисемитам. Но все же осмелюсь высказать свое мнение. Мне кажется, что история Пурима - это не вполне удачный пример для обличения евреев. Настоящий патриот (а антисемиты выступают всегда с патриотических позиций), во всяком случае, российский патриот, не может, на мой взгляд, по-настоящему сочувствовать персам после того, что они сделали с автором великой комедии, ум и дела которого бессмертны в памяти русской. Пусть даже неразумные персы стали лишь слепым орудием вечно гадящей англичанки, осадок все равно остается.

И при этом почему-то забывают историю ветхозаветного Самсона, которого евреи прославляли и прославляют за систематический геноцид палестинцев. Самсон убивал и калечил палестинцев, действуя самым зверским образом, разрушал их дома и сжигал посевы. Прямая аналогия с действиями современной израильской военщины. Но антисемиты почему-то молчат.  Для меня это загадка. Ведь вроде бы такая прекрасная пропагандистская возможность связать древние события с современностью, доказать, что палестинцы являются исконными жителями Палестины (вопреки лживым утверждениям сионистской пропаганды), которых евреи геноцидят уже какое тысячелетие. Но – тишина. Почему?

Единственное объяснение, которое приходит в голову, что уж больно неприглядно выглядят в этой истории палестинцы.  Во время одной из своих карательных экспедиций Самсон в одиночку убил зараз целую тысячу палестинцев. Причем пользовался при этом не суперсовременным оружием, купленным у пиндосов, а примитивным подручным средством – ослиной челюстью. Сложно, наверно, сочувствовать таким трусливым слабакам. И признавать, что еврей способен драться и побеждать в одиночку такое великое множество врагов.

Кстати, любопытно, что тут тоже имеется перекличка с современностью. Палестинцы и сегодня признают, что один израильтянин стоит тысячи палестинцев, даже чуть больше. В обмен на освобождение попавшего в плен израильского солдата палестинцы потребовали освобождения аж 1.027 палестинцев, отсиживающих в израильских тюрьмах сроки за терроризм. Причем если Самсон в Ветхом Завете описан как сказочный богатырь, способный разрушить в одиночку храм и унести на спине городские ворота, то Шалит – просто хиляк, попавший в плен исключительно по собственному разгильдяйству и не пытавшийся оказать сопротивление. Но даже такой «герой», как выяснилось, стоит тысячи палестинцев.

Так что, пожалуй, действительно лучше эту историю не вспоминать.