Публикуется на правах рекламы

Сегодня я буду рекламировать израильские сериалы. Мы начали смотреть сериал ТААГАД 33 (Медсанчасть ТААГАД 33), и подсели на него, будем смотреть, и работа предстоит большая – 2 сезона по 40 30-минутных серий. Напоминает старый американский MASH – отличный был фильм, по нему потом в США сериал сделали, но слабый, на мой взгляд. А MASH настолько старый фильм, что в нем Дэвид Сазерленд молодой (по моим нынешним представлениям, ему там 35). А на днях смотрели недавний фильм «Искусство ограбления», в котором Сазерлэнд играет 84-летнего героя, своего ровесника.   Очень он красиво постарел, кстати.

ТААГАД – сериал про батальонную медсанчасть, снятый в обычном для израильского кино в целом стиле. Израильское кино напоминает грузинское 60-х годов (для примера назову «Листопад» и «Жил певчий дрозд» Иоселиани,  изумительные короткометражки «Зонтик» и «Свадьба» Михаила Кобахидзе). Фильмы о повседневной жизни обычных людей, без пафоса и страстей в клочья, со смесью смешного и грустного, как в жизни. Только нет отвратительного, которое в жизни встречается. Очень человечное кино, которое смотришь с удовольствием ,и после которого остается приятное «послевкусие».

Хочу порекомендовать тем, кто не видел, еще несколько израильских сериалов. Конечно, кино есть кино, но определенное представление о разных аспектах израильской жизни эти сериалы дают.

«Вязаные кипы» - о молодых религиозных сионистах (не путать с ультраортодоксами). Религиозные сионисты служат в армии, учатся в университетах, успешно работают, они составляют основную часть поселенцев, живущих на Западном берегу в своих поселках, которые напоминают осажденные крепости. При этом религия занимает в их жизни большое место. Нам было очень интересно хотя бы в сериале посмотреть, как живут эти люди, в реальной жизни мы с ними не сталкиваемся.

Еще два сериала – как раз про ультраортодоксов, с которыми мы тем более не сталкиваемся. У них своя жизнь, свои проблемы, свои переживания и трагедии. Первый сериал - «Штисель», рассказ о семье ультраортодоксов, несколько напоминает рассказы Шолом-Алейхема (правда, в этих рассказах на религии особого упора нет) – просто жизнь семьи день за днем. Мне, человеку стороннему, неверующему, эта жизнь кажется странной, но это их выбор. И герои сериала вызывают симпатию, даже когда их поведение кажется неправильным, неприемлемым. В значительной степени – благодаря огромному обаянию актеров.

В одной из рецензий прочитал несколько неожиданную фразу: «Сериал «Штисель» – это такое «Аббаство Даунтон» с адаптацией под иерусалимские реалии». Но, подумав, согласился.

Второй сериал - «Освободитель соломенных вдов». Здесь сюжет довольно экзотический для стороннего человека. Главный герой – работник раввинатского суда, помогающий женщинам добиваться развода, который не хотят давать их мужья. Занимается он своим делом очень увлеченно, пускаясь ради своих клиенток во всякие авантюры. При этом у него у самого серьезнейшие проблемы с женой. Смешно, грустно, увлекательно. А серия о командировке героя на Украину – это вообще просто шедевр.

И последний сериал – «Фауда». Он отличается от перечисленных выше. Тут никак не скажешь, что показана «повседневная жизнь». Это рассказ о работе спецподразделения по борьбе с терроризмом, которое занимается этой борьбой на Западном берегу, действуя среди «палестинцев». При этом они выдают себя за арабов или просто действуют как диверсанты. Смотрится это все с напряжением, и интересен сериал еще и тем, что здесь нет «хороших» и «плохих». То есть мы-то, конечно, симпатизируем своим, «нашим», но те, с кем борются «наши» - не злодеи, а люди, у которых своя правда (как они ее понимают). Хотя забыть, что любой из таких людей может убить тебя, если не повезет, сложно.

Надеюсь, что те, кто воспользуются моими рекомендациями (если такие найдутся) не пожалеют об этом. А если пожалеют, то и я сожалею, но я хотел как лучше.

Вчера мне было очень приятно получить «спасибо» от моих читателей. Это так здорово – занимаешься тем, что тебе нравится, а тебя еще за это благодарят. В связи с этим мне вспомнилась другая история из моей жизни, связанная со «спасибо» в аналогичной ситуации. Правда, там еще и деньги платили. Начну свой рассказ очень издалека, и называться он будет

Как я стал переводчиком

В детстве я занимался английским с преподавателем. Я очень благодарен родителям, которые не стали меня мучить обучением игре на фортепиано при полном отсутствии музыкального слуха, а вместо этого дали мне возможность выучить английский. Занимался я с удовольствием, и в результате язык выучил. Английский мне очень нравился, и я с детства стал читать книги на английском. Одной из первых таких книг, помню, был «Дневник Анны Франк» - еще до того, как он был напечатан в СССР. Когда обучение закончилось с окончанием школы, я старался язык не забывать. Читал книги, благо хорошие книги на английском в СССР издавались, причем издавались хорошо, с комментариями, и купить их в Ленинграде в Доме книги можно было свободно – в отличие от книг на русском. Покупал английские коммунистические газеты, которые продавались в киосках Союзпечати у интуристовских гостиниц. Они хоть и коммунистические были, но несравненно интереснее советских. На работе, когда нечего было делать, старался сохранять активный запас слов – писал по памяти слова на английском – на “a”, на “b” и т.д. Пытался заняться литературным переводом, но быстро понял, что мне это не под силу из-за незнания культурного контекста англоязычных стран. Очень ярко ситуации, связанные с таким незнанием, показаны в романе Акунина «Алтын Талабас». Только у Ника Фандорина языковые сложности возникают в связи не с английским, а с советским культурным контекстом. Но, так или иначе, я сохранил определенный уровень английского, а потом пришел мой час. «Ящик», в котором я работал, заключил где-то в конце 70-х договор о сотрудничестве с родственной французской фирмой Thomson-CSF. Оттуда приезжали к нам, наши ездили туда. При этом если главный специалист по какой-то теме был русский, то ехал русский. А если главным специалистом был еврей, то ехал тоже русский, не главный. Но все-таки соображающий, чисто «блатных» не отправляли. Но главное – французы прислали огромный объем документации на французском и английском языках.  У нас была довольно малочисленная группа переводчиков в отделе научно-технической информации, на каждодневные нужды их хватало, но с этим объемом им было не справиться. Негласная норма выработки для переводчика в СССР составляла 3 страницы за рабочий день, а документации прислали, наверно, тысячи страниц. И руководство стало искать среди сотрудников людей, знающих английский и французский, чтобы использовать их в помощь переводчикам. В лаборатории знали, что я владею английским – я читал на работе опять-таки в свободное время книжки и газеты и всем нашим вечерникам переводил их «тысячи». Так что кто-то где-то кому-то назвал мою фамилию. И меня позвали в ОНТИ и дали для перевода довольно толстую пачку листов. Так началась моя жизнь переводчика с английского. За перевод обещали какую-то добавку к премии, но это было не главное. Главное – я занялся переводом. Это было здорово. Переводил я только дома, после работы и по выходным, неудобно было за как бы отдельное вознаграждение заниматься этим на работе. Взял тогда напрокат пишущую машинку. Опять-таки повезло, что печатать на машинке я умел с малых лет – и тоже благодаря родителям. У мамы хранилось мое адресованное ей письмо, которое я напечатал в четыре года. Наверно, за прокат этой машинки я заплатил больше, чем получил за переводы. Платили какие-то смешные копейки. Но я почувствовал себя переводчиком, понял, что технические тексты я переводить могу. Это было главное.   

(продолжение следует)

Поиски прошлого (Powrót)

(Хочу написать отдельно о фильме «Поиски прошлого». Я смотрел его классе в 10-ом, наверно, и впечатление было очень сильное. К сожалению, в интернете мне найти этот фильм не удалось, хотя я периодически делаю попытки. Фильм вышел в 1960, и в СССР вышел вскорости, так что смотрел я его еще в школе. И больше не видел. Но запомнил навсегда. В том числе и главную музыкальную тему – вспоминая фильм, я всегда как бы слышу эту музыку. Что неудивительно – это едва ли не первый фильм в советском прокате, в котором звучит джаз, причем не какая-то отдельная песня, а на протяжении всего фильма, как музыкальный фон. Мне удалось в интернете найти статью о фильме, в которой дан отрывок из фильма – титры с увертюрой, в которой звучит основная музыкальная тема и первые кадры фильма. Это можно найти здесь: https://zen.yandex.ru/media/jazz/djaz-v-kino-poiski-proshlogo-1960-s-muzykoi-polskogo-pianista-andjeia-kurylevicha-5b09d95179885e1c967eb571.

Хотел бы немного дополнить статью. Я совершенно не помню, чтобы герой думал о том, чтобы взять и остаться в Польше. Да и невозможно это – ведь он приехал туда на хозяйском автомобиле, и вряд ли захотел бы начать новую жизнь с кражи. Как мне видится и помнится, суть именно в том, что герой приехал в Варшаву в отпуск, готовый в свободное время предаться воспоминаниям. И как бы упрекает других, своих товарищей по войне, в том, что они не готовы и не хотят вспоминать вместе с ним с такой же интенсивностью. Но они-то живут повседневной жизнью, со своими каждодневными заботами. И герой Лапицкого (потрясающая роль, больше таких я у него не припомню, хотя фильмов с ним выходило довольно много), вернувшись из отпуска, включается в свою тамошнюю повседневную жизнь, в которой воспоминания хоть и остаются, но лишь в качестве «бэкграунда», как принято выражаться сегодня.  Так что Седой несправедлив, упрекая старых друзей в беспамятстве. Жить постоянно прошлым невозможно, можно вернуться ненадолго, в свободное время, не более того. Конечно, можно грустить из-за того, что люди, которые воевали бок о бок, готовые пойти на смерть (а Варшавское восстание было восстанием смертников, это показано у Вайды в «Канале») живут мелочными заботами, что «Капитан», который был для остальных высшим авторитетом, теперь впадающий в маразм старик, воюющий не с врагами, а с соседскими мальчишками, которые дразнят его. Но такова жизнь, и винить тут некого.

Есть в фильме очень характерная сцена. Седой подходит к табачному киоску, просит у продавца сигареты. Тот спрашивает: «Американские или польские?». Седой пафосно и патриотично отвечает (не знаю, как это звучало в оригинале, но дублировавший Лапицкого Тихонов пафоса не пожалел): «Польские, только польские». Продавец поворачивается, и Седой видит, что у него нет руки.  И спрашивает, показывая на отсутствующую руку: «Восстание?». А продавец отвечает: «Под трамвай попал два года назад». И Седой разочарован. Все не то в Варшаве, и руку вот человек потерял не там…

Так что, оглядываясь назад и вспоминая, я бы охарактеризовал фильм двумя словами: «Горький и мудрый».

Героя, Седого, сыграл Анджей Лапицкий. Роль потрясающая, больше работ такого уровня я у него не знаю, хотя фильмов с ним смотрел немало – и фильмы в основном выдающиеся. «Как быть любимым», о котором вспомнил вчера Матвей, «Сегодня ночью погибнет город», «Все на продажу», небольшая роль Афрания в лучшей, на мой взгляд, экранизации «Мастера и Маргариты» Вайды («Пилат и другие»). Для меня он так и остался актером одной роли. 

Польское кино

Собирался сегодня очередной раз «позлобствовать на власть» (Ким), которой уже почти 30 лет и не существует, поковырять фантомные раны, но отвлекся.

В «Энциклопедии» Чхартишвили наткнулся на Яна Потоцкого, автора «Рукописи, найденной в Сарагосе». Не знал, что он покончил с собой. Заинтересовался, выяснил, что свой роман, который он писал много лет, Потоцкий так и не завершил. Узнал также, что у Пушкина есть стихотворение «Альфонс садится на коня», написанное под впечатлением романа Потоцкого.

Книга, когда она появилась в серии «Литературные памятники», мне показалась скучноватой. Может быть, потому, что я стал читать ее после фильма. Именно из-за фильма я и пишу себе этот текст – поскольку с Потоцкого и его романа я перескочил  на фильм, поставленный Войцехом Хасом в 1965 году. Вскорости он вышел в СССР, и этот фильм стал одним из моих сильнейших киновпечатлений того периода.  Я смотрел его три раза подряд, посмотрел бы и четвертый, но в нашем придворном «Выборгском» начали показывать другой фильм. Не буду пересказывать фильм, не буду даже советовать посмотреть его тем, то не смотрел – наверняка сегодня он смотрится не так, как пятьдесят с лишним лет назад, и мои восторги могут вызвать лишь недоумение. Так что прошу просто поверить мне на слово. В 60-е это было ново, сильно, впечатляюще.

Вообще с конца 50-х до конца 60-х польское кино было самым интересным из скудного репертуара зарубежного кино, представленного на советских экранах. Американских фильмов в ту пору появлялось мало, и в основном это были не лучшие фильмы коммерческого кино. Пожалуй, все, что могу вспомнить действительно интересного для меня – это «Двенадцать разгневанных мужчин», «Великолепная семерка» и «Марти». Французские фильмы того времени  меня тоже не впечатляли (разве что «Плата за страх» Клузо). Было еще итальянское кино – но итальянские фильмы стали появляться несколько позже польских.

Откровенно плохих польских фильмов в советском прокате я просто не помню. Может и были, но не запомнились. Были очень неплохие комедии («Ева хочет спать», «Беспокойная племянница», «Гангстеры и филантропы»). Были «исторические» фильмы – «Пепел» Вайды, «Пан Володыевский» Гофмана. Но главная тема польского кино в ту пору (во всяком случае, если судить по тем фильмам, которые попадали в СССР, польских фильмов о современности в прокате почти не было) была война. Страшная война, которая закончилась для поляков не победой, а новой оккупацией. Так что  война, которая была связана с тяжелейшими жертвами и трагедиями, была все-таки периодом, которым поляки могли гордиться.  Они не победили, но они и не сдались. Так было в 50-е годы, когда вышли «Пепел и алмаз» и «Канал» Вайды, «Покушение» и «Поиски прошлого» Пассендорфера). Хотя уже тогда появились фильмы Мунка «Эроика» (1958) и «Косоглазое счастье» (1960, в советском прокате – «Шесть превращений Яна Пищика»), в которых не было иллюзий ни по поводу довоенной Польши, ни по поводу героической борьбы во время войны. Мунк, участник Варшавского восстания, наверно, знал, о чем снимал кино. А может с годами мрачное настоящее заслонило для него все хорошее, что было в прошлом. Интересно, какое кино он снимал бы дальше, если бы не погиб в автокатастрофе в 40 лет.    

Так что спасибо полякам за хорошее кино, которое я смотрел в детстве-отрочестве-юности.

P.S. Не могу не добавить, что во множестве военных польских фильмов тема Холокоста даже не упоминается. Только у Мунка в «Косоглазом счастье» затрагивается тема антисемитизма в довоенной Польше. В остальном – будто в Польше евреев и не было вовсе.   

Писатель и самоубийство

20 лет назад я прочитал книгу Григория Чхартишвили (Григория Чхартишвили, а не Бориса Акунина) «Писатель и самоубийство». Это книга о том, как  и почему совершались самоубийства в разные исторические эпохи и в разных странах, и о том, как относилось общество к идее самоубийства и фактам самоубийства в эти эпохи и в этих странах. В качестве «случаев из жизни» использовались истории самоубийств писателей. Это вызвано тем, что самоубийства среди писателей встречаются, возможно, чаще (в процентном отношении), чем среди любых других групп, к тому же многие такие самоубийства «на слуху». Мне эта книга показалась очень интересной (если, конечно, можно так выразиться).  Хотя рекомендовать такое чтение я бы не стал, особенно в наши и без того депрессивные времена.

А недавно я обнаружил приложение к этой книге – «Энциклопедия литературицида». Эта книга написана на манер энциклопедии. В ней  содержится 370 биографических статей о писателях, покончивших с собой. В разные времена, начиная с античности, и в разных странах. В предисловии приводятся кое-какие обобщающие сведения. Чхартишвили разбивает фигурантов (это его выражение) энциклопедии по языковой принадлежности. На первом месте по числу писателей-самоубийц стоит англоязычная литература, на втором – немецкая, на третьем – французская, на четвертом, с незначительным отставанием – русская.  Число фигурантов составляет, соответственно, 62, 56, 50, 47. Если учесть, что реально светская литература появилась в России на несколько веков позже, чем в Европе, где-то в середине 18 века, российский показатель оптимизма не внушает.

Но, когда я стал разбираться подробнее, оказалось, что на период с середины 18 века до 1917 года (более полутора веков) приходится лишь треть самоубийств писателей (первым в этом печальном списке стоит Александр Радищев (1749-1802). Две трети, в два раза больше, приходится на вдвое более короткий период советской власти.  Осознавши это, я стал думать дальше и задумался о том, что большевистская власть, кроме физического истребления народа, нанесла огромный ущерб общественной жизни, подорвав нравственность общества, развратив людей постоянной тотальной ложью и изуродовав их страхом, а также разрушив культуру и науку (кроме тех ее областей, которые можно было прямо или косвенно использовать для военных целей). Это разрушение шло и путем физического истребления носителей культуры и науки, и путем выдавливания их в эмиграцию, и путем запретов целых научных направлений и полного запрета свободы слова и творчества в целом.

Свои мысли об этом я попробую изложить более подробно.

По утрам мы с женой уже много лет гуляем у моря. Летом выходим на рассвете, чтобы вернуться до того, как станет по-настоящему жарко. Привычно считаем корабли, стоящие в очереди на разгрузку-погрузку в хайфский порт, смотрим, как встает солнце. Большинство людей, которые гуляют в это время, знаем в лицо, со многими здороваемся, хотя и незнакомы. Короче, рутина. Все как всегда. Только море разное и восходы непохожи один на другой.

А сегодня произошли два необычных события, выбивающиеся из этой рутины. Сначала я издалека увидел двух женщин, которые бегут по пляжу вдоль моря рядом, держась за какую-то веревку. Когда они поравнялись с нами, я увидел, что одна из них слепая, а веревка – это собачий поводок. А рядом с ними бежал белый лабрадор. Таких собак в Израиле используют как поводырей. Раньше я такие пары, бегущие вместе, видел только по телевизору – в репортажах с паралимпийских игр. Фотографировать было неловко, просто долго глядел им вслед.

А таких слепых с лабрадорами-поводырями мы встречаем нередко, на улице, в автобусах… Их специально готовят, понятно, и мы несколько лет назад узнали, как это происходит. Внучатая племянница жены взяла такого лабрадора-щенка. Щенков выдают добровольцам, те их держат у себя, водят в «школу» для собак-поводырей, занимаются с ними сами. А  потом собаки сдают экзамены, и тех, кто выдержит, передают слепым. Для племянницы была большая трагедия, когда пришлось расставаться с собакой, но она и гордилась тем, что сделала хорошее дело. Теперь у них дома «нормальная» собака, для себя.

А вообще на улицах и в общественных местах в Израиле немало инвалидов. В обычных колясках, которые толкает сопровождающий, или в колясках на электрическом ходу, которые владельцы водят самостоятельно. Мы с изумлением это заметили, еще когда приезжали в Израиль туристами. С изумлением, потому что дома, в России никогда не видели колясочников даже на улицах, не говоря уже про торговые центры, музеи и т.д. Потом, побывав в других странах, мы увидели, что так обстоит дело везде. Надеюсь, что за время, прошедшее после нашей эмиграции, и в России ситуация изменилась к лучшему.  

А второе событие совсем уж необычное. На набережной, когда шел, вдруг что-то чиркнуло по бейсболке, вполне чувствительно. Со мной такое бывало, когда задеваешь в лесу сук дерева. Но здесь, на набережной, деревьев нет. И рядом никого не было, так что и «пошутить» было некому. Не мог понять, что произошло, пока не подошла чуть отставшая жена. Она объяснила, что у меня над самой головой пролетела ворона. Настолько «над самой», что, стало быть, задела голову когтями. Причем после этого села в нескольких метрах и уставилась на меня, видимо, ей интересно было, как я отреагирую на ее шутку. Я сказал ей что-то мягко и укоризненно. Ворона засмущалась и улетела. Видно поняла, что шутка получилась грубая, голову она мне когтями царапнула довольно ощутимо, даже сквозь шапку.     

Взял себе за железное правило не писать в блоге о текущей политике.

Но после вчерашних сообщений из Германии ни о чем другом думать не могу. 

И правило нарушать тоже не хочется. 

Так что извините, на сегодня это все.

Иногда кажется, что в интернете можно найти абсолютно все. Но это не так. Редко, но бывает, что найти не удается.

У меня вот периодически всплывает в памяти песня. Я помню из нее только первые строчки и последнюю. Не помню, кто пел. Может быть, кто-то из советских бардов, но не представляю, кто. Может быть, кто-то из ранних советских рок-музыкантов. Тоже не представляю, кто. И найти эту песню в интернете мне не удается уже давно.

Последняя строчка – «черный, как ночь, день».

А первые строчки выглядят так:

Мы дети двадцатого века,

Прошлое мы ненавидим,

То, что есть, презираем,

На будущее – плюем.

Эти строчки довольно точно передают мое отношение к окружающей действительности.

С одной поправкой.

Я не могу плевать на будущее. В этом будущем жить моей дочке и внучке.

Я пытаюсь заглянуть в будущее, и мне становится страшно. Полное ощущение, что мир и сейчас уже сошел с ума и поглупел. Достаточно посмотреть, что пишут в социальных сетях – в основном это глупость, бред и злоба. И это безумие и оглупление распространяются, как эпидемия, точнее, пандемия. Я со страхом смотрю на тех, кто руководит мировой политикой. Или явно психически нездоровые люди, или ничтожества, или жулики и воры, а то и убийцы. Или все вместе в одном флаконе.

Я со страхом смотрю на падение профессионализма, которое происходит, сколько могу судить, во всем мире. Я старый человек, за себя мне бояться нечего. А за дочку и внучку, которым еще жить и жить в этом безумном мире, страшно.

Радио в моей жизни

(окончание) 

Я вновь стал активным радиослушателем, когда начал слушать западные «голоса» - западные радиостанции, ведущие передачи на русском языке. Не могу, конечно, сказать конкретно, когда это произошло. Наверняка в 8-ом классе уже слушал – во всяком случае, к этому времени я уже сильно не любил советскую власть и не хотел вступать в комсомол. Но временная привязка у меня только одна – сентябрь 61 года. Тогда СССР вышел в одностороннем порядке из моратория на ядерные испытания и возобновил эти испытания. При этом советская пропаганда, естественно, объясняла, что во всем виноват Запад. На Западе, видимо, сильно возмутились, и была проведена беспрецедентная акция. Западные станции на территории СССР усиленно «глушили» - включали передатчики на частоте работы соответствующей станции и выдавали в эфир более мощный сигнал от звукового генератора – попросту свист. И свист этот заглушал передачу.  Станций было много, но работали они в разное время, так что с глушением худо-бедно справлялись. А тут все «голоса» договорились между собой и вышли в эфир все одновременно, повторяя раз за разом коллективное заявление западных правительств, в котором советским людям объясняли, как все было на самом деле. Можно себе представить, какой переполох начался у «глушильщиков». Я довольно долго слушал это шоу – заглушали одну станцию, но, слегка повернув ручку настройки, можно было поймать другую, а на всех глушилок не хватает. Так что все в СССР, кто имел такое желание, смогли услышать эту передачу.

Радиостанций, ведущих передачи на русском языке, было немало. Я больше всего уважал ВВС – за объективность в подаче информации, взвешенность комментариев, отсутствие пропаганды (во всяком случае, явной). Особенно запомнились замечательные политические комментарии Анатолия Максимовича Гольдберга. «Голос Америки»  несколько перебарщивал с восхвалениями Америки, но слушал я его в целом больше, поскольку, кроме политических программ, меня интересовали и музыкальные. По «Голосу» я слушал программы джаза и американской народной музыки. Рок-музыка меня интересовала мало, так что «Севооборот» Севы Новгородцева на ВВС я не слушал. Передачи радио «Свобода» носили более выраженный антисоветский, пропагандистский характер, поэтому «Свободу» глушили активнее, чем «Голос» и ВВС. Преимущество «Свободы» было в том, что там работали люди, недавно уехавшие из СССР (в более поздние времена – Галич, Довлатов), которые лучше представляли себе жизнь в СССР и интересы советских слушателей. «Немецкую волну», «Радио Канада», «Голос Израиля» я слушал редко -  у них мало было передач на русском языке. Пару раз натыкался на совсем уж экзотический «Голос Ватикана»…

И была еще одна радиостанция – эмигрантской организации Народно-трудовой союз. Союз этот был организован эмигрантами первой волны и целью своей считал активную борьбу с советской властью. Поэтому передачи этой радиостанции были сугубо антисоветскими. Если программа ВВС и Голоса Америки начинались с национальных гимнов, то передачи радио НТС начинались с песни

Над всей отчизною, над всей державою

Десятки лет не утихает ураган,

Мильоны мученых, мильоны скрученных,

Мильоны загнанных в Сибирь и Туркестан.

А дальше шла ругань в адрес советской власти, перемежаемая обращениями к слушателям: «Поскольку нас усиленно заглушают те, кто боятся правды, мы постоянно меняем длину волны».

Звучали также обращения диктора к неким агентам НТС, будто бы действующими на территории СССР: «Атаман, слушай нас, атаман» - и затем какое-то непонятное (шифр!) сообщение, видимо, с инструкциями. Это было очень забавно, хотя впоследствии я прочитал, что НТС действительно делал попытки заброски своей агентуры в СССР в начале 50-х. Однако именно из передач НТС я узнал о восстании советских заключенных в Джезказгане в 1954 году, да и о расстреле в Новочеркасске я впервые услышал по НТС.

Наверно, не зря советские власти глушили «голоса». Конечно, эти «голоса» повлияли на меня, благодаря этим «голосам» я смог реально оценить, как много врут нам советские власти, и как о многом они умалчивают. И просто узнал многое о западном мире, о котором без «голосов» можно было получить только неполное (из книг современных западных авторов, которых в СССР печатали немного) или искаженное  (из советской пропаганды) представление. Без «голосов» я так и жил бы в одномерном советском мире, как те советские люди, которые ограничивались советским радио и телевидением и советскими газетами. А таких, думаю, было большинство. С одной стороны, благодаря цензуре и «глушилкам», с другой – благодаря нежеланию знать. Сегодня в России интернет пока не глушат, но большинство людей по-прежнему получает информацию из официальных каналов. А слушать «голоса», бесконечно подстраиваясь, чтобы уйти из-под глушилки, и меняя длину волны, это надо было большое желание иметь. Нажать кнопку и включить телевизор или радио было проще.  

Радио в моей жизни

(продолжение с отступлениями)

Когда мне было 11 лет, мы вернулись в Ленинград, и на какое-то время интерес к радио у меня пропал. Из «Клуба знаменитых капитанов» я вырос, из «Угадайки» - тем более. А спектакли показывали по телевизору, который в ту пору полностью заменил для меня радио. Поначалу это были трансляции театральных спектаклей. В старой кинохронике можно найти сюжеты, снятые на каких-то громких премьерах или на гастрольных спектаклях. В проходах стояли здоровенные тогдашние телекамеры на колесиках, по полу тянулись кабели.  Потом, позднее, появился новый жанр – телеспектакль.

Из театральных спектаклей помню спектакль Ленинградского ТЮЗа. Это была какая-то пьеса про пионеров. Пионеров играли неюные, скверно имитирующие резвость и жизнерадостность дамы. Зрелище было дикое. Может, из зрительного зала это смотрелось лучше, не могу сказать, посмотревши на это по телевизору, в ТЮЗ я никогда в детстве не ходил. Теперь, задним числом (тогда «Малыш и Карлсон» еще не был напечатан, тем более, не было мультфильма) я понимаю, что по возрасту и комплекции эти дамы соответствовали не Малышу, а Карлсону. Да и голос у них был хрипловатый. Наверно, курили много. А может, и пили. Тяжело, наверно, до старости лет изображать юного пионера в идиотских пьесах.

А вот два «взрослых» спектакля мне очень запомнились. Это были «Любовь к трем апельсинам» Гоцци и «Ученик дьявола» Бернарда Шоу. Я с тех пор проникся любовью к обоим, и читал-перечитывал увесистые тома их пьес, которые имелись дома. В каком театре ставили Гоцци, не помню, названия театров мне тогда мало что говорили. А «Ученик дьявола» - это был БДТ, и мне очень понравился Копелян в роли Ричарда Даджена. Я не помню детали, только общее впечатление от текста Шоу, а еще – как молодой еще тогда Копелян вспрыгивает на стол. А у Гоцци  меня поразили интермедии на злободневные темы, которые разыгрывали персонажи-маски. В одной из них на сцене появлялся автор, а маски, изображавшие театральных критиков, укоряли автора за мелкотемье (распространенный в ту пору критический термин), водили вокруг него хоровод, распевая «Мелкая тема, мелкая тема». Но тут они получали какое-то указание сверху и без паузы меняли движение хоровода на противоположное, а распевали уже «Крупная тема, крупная тема». Мне это очень запомнилось, с сатирой в те времена была большая напряженка. Шоу с тех пор - один из самых любимых моих драматургов. Я бы сказал, что он у меня на втором месте. На первом, конечно, Володин. Жалко, что Шоу мало ставили в СССР, но три спектакля я все-таки посмотрел – «Пигмалион» с Фрейндлих и Эстриным в театре Ленсовета (как же хороша была Фрейндлих в роли Элизы!), «Дом, где разбиваются сердца» в театре Сатиры и «Святую Иоанну» на гастролях английского театра Old Vic – в 9-ом классе. Эту пьесу я тогда не читал, и понял далеко не все, что говорили на сцене, но впечатление все равно было огромное. Так же как и от их «Макбета».

А потом на телевидении стали ставить «свои» спектакли. Было их немало, но запомнились больше всего три – потому что там был Юрский. «Верный робот» по пьесе Лема, «Кюхля» по книге Тынянова и «Смуглая леди сонетов» Бернарда Шоу. Все это можно сегодня посмотреть в интернете. Конечно, технически все это выглядит сегодня убого, но какие актеры были! Три роли в трех этих спектаклях – яркая демонстрация огромных актерских возможностей Юрского. Разные люди (точнее в пьесе Лема даже не человек, а робот), совершенно разные характеры, совершенно разная пластика. Даже лица разные. Только глаза одни и те же.  И голос, конечно, узнаваемый. Конечно, радио в этом смысле полностью проигрывало телевидению. На радио – только голос, но ни пластики, ни глаз – какое тут сравнение.

Кстати, «Смуглая леди» и сегодня смотрится замечательно, поскольку на экране практически только лица актеров - Юрского, Эммы Поповой и Теняковой, а играют они великолепно, да и текст какой!

А интерес к радио у меня появился заново лишь через несколько лет, когда меня стала интересовать политика.

Радио в моей жизни

(продолжение с отступлениями)

И был еще один спектакль, который мне очень запомнился. Как говорится, the last but not the least. Написал по-английски, потому что очень люблю эту фразу, а ее перевод на русский выглядит неуклюже, хотя по смыслу все правильно: «последний по порядку, но не по важности».

Это спектакль «Тони и волшебная дверь»  по повести Говарда Фаста. Это первая книга о путешествиях во времени в моем литературном опыте и первая книга с «открытым финалом», когда читатель (в данном случае – слушатель) может решать, как все было на самом деле.

Это история о мальчике-мечтателе Тони из современного (повесть написана в 1952 году) Нью-Йорка, который в стене на грязном дворе нашел волшебную дверь, проходя через которую он попадал в Нью-Йорк прошлого (когда и Нью-Йорка-то не было), в мир голландских поселенцев и добрых и мудрых индейцев. Взрослые ему, естественно, не верили, и в итоге он в подтверждение своих слов принес «оттуда» редчайшую вещь, мечту историков и археологов – корону индейского вождя. Денег, которые заплатил за эту корону музей, хватило на колледж. Правда, после этого Тони уже не пытался пройти сквозь дверь. Все это изложено очень хорошо и увлекательно, с юмором. А последний абзац оставляет читателя/слушателя перед этим самым выбором:

 «А что касается правды о первой двери и о том, откуда взялся ирокезский головной убор, то лучше спросите об этом самого Тони. Впрочем, это было уж очень давно, и он, наверно, улыбнется и ответит, что этой тайны никому не откроет.

Но тебе, читатель, ничто не мешает, если хочешь, строить любые догадки, и пора тебе знать, как в своё время узнал Тони, что самые замечательные чудеса совершаются разумными людьми, а не при помощи волшебства и черной магии. Кстати, я ничуть бы не удивился, узнав, что Тони на все свои центы, которые собирал долго и тщательно, купил одну вещь в лавке на Бауэри-стрит, где торгуют всяким старьем. А как туда попала эта вещь? Ну, если ты знаешь Нью-Йорк — ты знаешь также, что в лавчонку на Бауэри-стрит может попасть всё что угодно.

Но это только догадка. Тони хорошо хранит свою тайну».

Вот и думай, что хочешь. Я тогда, конечно, верил, что Тони действительно попадал в мир индейцев…

Прочитал эту повесть я много лет спустя, она вышла в «Библиотечке Огонька». Это были тоненькие брошюрки, в которых публиковались самые разные рассказы и небольшие повести. Мне запомнилась еще брошюрка из этой серии с рассказами Белля – «Молчание доктора Мурке».

А других книг Фаста я не читал. Он был коммунист и был весьма популярен и издаваем в СССР; в 1953 году получил  международную Сталинскую премию «За укрепление мира между народами». Но дома у нас его книжек почему-то не было, а потом прочитать их стало невозможно. В 1956 году, после подавления советскими войсками венгерского восстания, Фаст вышел из компартии и, естественно, был в СССР проклят и запрещен. Так что после этого книги его много лет не издавались, а из библиотек они были изъяты. Запрещен Фаст был до такой степени, что, когда в СССР вышел американский фильм «Спартак», снятый по роману Фаста и по его сценарию, имя его в русских титрах не упоминалось. И об его авторстве я узнал только через много лет. А в «Литературной газете» после «предательства»  Фаста опубликовали большую ругательную статью о нем. Я помню об этом, потому что родители эту статью обсуждали. На них, видно, сильно подействовало содержащееся в статье адресованное Фасту предложение отправиться в синагогу, если ему не нравится в компартии. После дела врачей прошло четыре года, и от таких пассажей стали, видимо, отвыкать. А тут прямо по Черномырдину – «никогда такого не было, и вот опять».

Сильно подозреваю, что оно и к лучшему, что я не читал другие книги Фаста. Не уверен, что он был хорошим писателем. Но одну хорошую книгу может написать, если сложится,  даже посредственный писатель. Так что для меня Фаст на всю жизнь остался автором единственной книги, которую я люблю. Прежде, чем писать этот текст, перечитал повесть с удовольствием. И дело тут, мне кажется, вовсе не в ностальгии по детству.

Радио в моей жизни

(продолжение с отступлениями)

Был радиоспектакль по «Золотому ключику». Книжку я очень любил, и слушать спектакль было интересно. Буратино разговаривал и пел «игрушечным» голосом. Я только потом узнал, что этот эффект достигается ускоренным воспроизведением записи с «нормальным» голосом. И не знал, что все роли озвучивал замечательный Николай Литвинов. Его ««Здравствуй, дружок! Хочешь, я расскажу тебе сказку?» помнят, наверно, все советские дети (и взрослые).

Запомнилась песенка Буратино

«Это очень хорошо, даже очень хорошо»

И песенка Лисы Алисы и Кота Базилио

«Поглядите, люди божии,

Благодетели-прохожие…»

Алексей Толстой был, по-моему, замечательным писателем. «Буратино» - великая детская книга, написанная несравненно лучше «первоисточника» - занудного «Пиноккио» Коллоди. А «Детство Никиты» - просто лучшая книга о детстве, которую я читал. Прочитал я ее в детстве и запомнил на всю жизнь (правда, много раз перечитывал). Она какая-то удивительно светлая – и при этом щемяще-грустная. Прямо-то ничего не сказано, и непонятно, как это достигается – мастерство автора. Только много лет спустя я узнал, что написана эта книга была в 1922 году, в эмиграции, и понял, что это – воспоминания о чудесном мире детства, который разрушен, испоганен (как это происходило, он показал в  «Никите Рощине») и остался в прошлом. Лучшее, что написал Толстой, - именно детские книги. Очень я любил в детстве еще «Рассказ о капитане Гаттерасе…» Чуть позже, но еще в Архангельске, подоспел том «Библиотеки приключений» с «Аэлитой» и «Гиперболоидом инженера Гарина». Тогда прочитал залпом, да и сейчас считаю, что там есть прекрасные куски, особенно меня впечатлял финал «Аэлиты». Позднее прочитал все собрание сочинений Толстого, которое было у нас дома, и был сильно разочарован. Понравились дореволюционные повести,  а весь «советский» Толстой, начиная с «Хождения по мукам» (то есть с «18 года», «Сестры» еще ничего) для меня всегда были какой-то фальшивой имитацией литературы. Даже в отрочестве я это чувствовал, хотя не мог выразить словами. Далеко не единственный случай, когда художник, идя в услужение власти, утрачивает талант, но очень уж обидный, поскольку речь идет об авторе любимых мною «Золотого ключика» и «Детства Никиты». Из талантливого художника Толстой превратился в ремесленника, сочиняющего фальшивые и бездарные книги, стал персонажем для анекдотов. Недавно как раз прочитал у Михаила Ардова такой анекдот, из которого понятно, что фальшивый большевизм Толстого был хорошо виден окружающим.

«Советская власть в Ленинграде пала, город в руках белых. По этому случаю на Дворцовой площади происходит парад. Впереди на белом коне едет белый генерал. И вдруг, нарушая всю торжественность момента, наперерез процессии бросается писатель Алексей Толстой. Он обнимает морду коня и, рыдая, говорит: «Ваше превосходительство, что тут без вас было…»

Запомнились «Три толстяка» по Олеше. Книжку я тогда еще не читал, и было очень интересно – просто узнать, что дальше будет. И опять, как во всех детских спектаклях, были песни, запомнилась песенка Раздватриса:

«Учитель танцев Раздватрис

Исполнит ваш любой каприз»

И совершенно завораживало звучание имени «Суок». Только много лет спустя я узнал,  что это не выдуманное имя, а реальная фамилия трех сестер, с одной них у Олеши был роман, а на другой он женился. Хорошо, что я не знал этих подробностей в детстве, а то бы не было такого впечатления.

Прочитал «Три толстяка» я немного позже, с восторгом, а еще позже, уже в Ленинграде, году в 1957, прочитал в альманахе «Литературная Москва» отрывки из книги Олеши «Ни дня без строчки», и эти отрывки на меня произвели огромное впечатление. Не знаю другого писателя, который с такой любовью писал бы о чужих книгах, так радовался чужим успехам, даже удачным чужим строчкам. Благодаря рассказам Олеши я заочно, еще не читая, полюбил Александра Грина.

Потом я прочитал «Зависть» и окончательно понял, каким большим писателем был Олеша. При этом он, наверно, слишком любил литературу, чтобы писать халтуру, как Толстой и многие другие. Пробовал, старался, - но не смог, не получилось. И Олеша замолчал. «Зависть» была написана в 1927, умер Олеша в 1960, и за эти долгие годы не напечатал почти ничего, и уж точно ничего, о чем стоило бы вспомнить. Хотя он-то талант сохранил – книга «Ни дня без строчки», которую он писал «в стол», доказывает это. Но ничего не печатал, перебивался случайными заработками, практически нищенствовал.

У того же Ардова я прочитал историю, которую рассказал ему сценарист Михаил Давыдович Вольпин, которому очень повезло в жизни: к 37 году он успел уже отсидеть и выйти, и больше его не тронули. Он рассказывал окружающим о своем лагерном опыте, ему не верили.

Вот что пишет Ардов:

Михаил Давыдович несколько раз при мне рассказывал о примечательном разговоре, который был у него с Мандельштамом и Олешей. Вольпин пытался открыть им глаза на мрачную реальность. Осип Эмильевич отделался одной сакраментальной фразой:

— Надо без страха смотреть в железный лик эпохи.

А Олеша стал возражать по существу дела.

Вольпин вспоминал:

— Ну, с Мандельштамом я спорить не стал… А Олеша был мне ровня, и я ему сказал буквально так: «Юра, если вы не опомнитесь и станете культивировать в себе казенный оптимизм, вы или перестанете писать, или сопьетесь».

(От себя добавлю: сбылись оба пророчества.)

Далее Вольпин говорил:

— Олеша этого нашего разговора не забыл. Уже в пятидесятые годы я пришел в управление охраны авторских прав, чтобы получить деньги, и увидел там Олешу. Ему ничего не причиталось, он просто выпрашивал у знакомых мелкие суммы, побирался… Я отвел его в сторону и сказал: «Юра, я вам дам столько денег, сколько вам нужно». И вдруг он взглянул на меня и произнес: «У вас я не возьму». «Почему?» — спросил я. «А вы помните, что вы мне когда-то сказали?..»

О литературной трагедии Олеши Аркадий Биленков написал замечательную книгу  «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша». Отрывок из этой книги я прочитал в 1968, а полностью прочитал ее лишь недавно. Злая и горькая книга.

Сегодня – годовщина августовского путча 1991 года. 29 лет прошло, очень много времени. Тогда были живы (и работали) родители, и были они младше, чем я сейчас. А я был тогда на год моложе, чем дочка сегодня. А дочке тогда было столько же лет, сколько внучке сейчас. С того момента в моей жизни произошло, наверно, больше событий (хороших и плохих), чем за всю предшествующую жизнь.  И изменилась жизнь кардинально. Правда, к моменту путча я уже успел уйти с государственной службы, покончив с инженерством. Но тогда и мысли не было уезжать из России, да и туристом я поехал в Израиль только через 2 года, и не воспринял тогда эту страну как «свою». А уж повидал я с той поры точно больше, чем за предшествующую жизнь.

А день этот, 19 августа 1991 года, конечно, запомнился. Очень нервный был день. Мы слушали новости, которые передавала радиостанция «Балтика» («Эха» в Ленинграде тогда не было). Новости были на уровне слухов, а слухи были тревожные. Так что мы с женой, понятно, волновались. Помимо волнения «из общих соображений», были причины для волнений чисто личного характера. Дочка наша и ее бойфренд путешествовали на машине по Прибалтике, а по радио говорили о танковых колонных, которые движутся там, о блок-постах на дорогах. Сотовых тогда не было (сегодня трудно такое представить себе), так что мы не знали, где они и что с ними. И не были уверены, что дочка в случае каких-то осложнений поведет себя благоразумно, поскольку молодость не любит компромиссы, а отношение дочки к советской власти было резко негативным (к чему я приложил руку) А дома у нас находились гости из Израиля, причем не бывшие соотечественники, а натуральные израильтяне, сабры. Когда поутру я объяснил им, что происходит, они страшно перепугались, стали звонить в израильское посольство в Москву. Автоматическая телефонная связь тогда была, но выяснилось, что она отключена, и связаться с Москвой невозможно. Тут родственники совсем запаниковали и решили срочно ехать в Москву. Рублей у них оставалось в обрез, они как раз собирались в этот день поменять валюту, так что я отправился (впервые в жизни) заниматься обменом. Тогда это было непросто, обменников было очень мало, наверно, только в интуристовских гостиницах. Помню, что я поехал от «Светланы» почему-то в гостиницу «Москва», что на Староневском, напротив Лавры. Выйдя на улицу, и увидев, что на улице все как всегда, я несколько успокоился, благополучно поменял деньги, купил родственникам билеты на Московском вокзале на вечерний поезд и вернулся домой. Оставалось ждать – вестей от дочки и поезда. К вечеру наши личные проблемы решились. Дочка благополучно вернулась домой, а родственников мы без приключений проводили в Москву. Так что осталось только беспокойство «из общих соображений». Мы слушали новости из Москвы и ленинградские. В Москве ждали штурма Белого дома, а в Ленинграде – Мариинского дворца, где заседал ЗАКС, и где собрались городские депутаты во главе с Собчаком. По радио призывали ленинградцев идти на защиту Мариинского дворца. Я тоже собрался идти, но жена и дочка буквально повисли на мне, а я малодушно дал себя удержать. Впоследствии о своем малодушии очень жалел. С одной стороны было просто стыдно, с другой – я задним числом понял, что лишил себя замечательного приключения. Сын наших друзей и молодые руководители конторы, где я в то время трудился, были там и увлеченно рассказывали потом, как это было здорово, такого душевного подъема и такого адреналина они припомнить не могли (хотя сын друзей участвовал в авторалли)… Но сделанного не воротишь. Через три дня все кончилось, мы вздохнули спокойно, дочка начала учиться в институте, я с удовольствием занимался переводами, и всем нам казалось, что впереди нас вместе со всей Россией ждет светлое будущее.      

Мы ошибались.

Для тех, кто любит Акунина, но не в курсе.

На днях обнаружил новую (во всяком случае, для меня), заключительную книгу из цикла об Эрасте Фандорине. Называется она «Просто Маса». Это рассказ о том, как после гибели Фандорина Маса возвращается в Японию. И о происхождении Масы, об его отце. Читаю, мне пока очень интересно.

Радио в моей жизни

(продолжение с отступлениями)

В детских радиоспектаклях того времени, в дотелевизионную эпоху, участвовали лучшие актеры. И слушать эти спектакли было очень интересно. Песни для спектаклей писали лучшие композиторы-песенники.

Вспоминаю, что же я слушал.

Помню радиоспектакль про Александра Матросова, героя войны, который закрыл своим телом амбразуру немецкого ДЗОТа. Я, правда, тогда еще не мог уразуметь практический смысл этого подвига (теперь еще больше не могу), но сам факт героического самопожертвования очень впечатлял. Помню песню оттуда:

Моей далекой весточке не так легко дойти,

Но ты, моя невесточка, работай, не грусти.

А если встанет в горлышке непрошенный комок -

Ну что ж, моя уралочка, поплачь и ты чуток.

Был спектакль «Чиполлино». Уже в ту пору он вызывал у меня некоторое недоумение. Овощи, вырастали на грядке (фрукты, видимо, на ветке). 

Чиполлино ведь пел в этом спектакле:

Я на грядке кончил школу.

Я на грядке кончил школу

Луковых наук.

Что они разговаривают, ладно. Но как они с веток и грядок попали в дома и дворцы, где живут по ходу дела? Овощи и фрукты в домах не живут, их там едят. 

И, наверно, даже ребенком бессознательно чувствовал вульгарный социологизм Родари, хотя и слов таких тогда не знал, конечно. Первый раз услышал этот термин от мамы лишь несколько лет спустя, когда по телевизору показали довоенного «Дубровского». Маме было очень обидно за Пушкина, который был для нее если не все, то почти все.

А вот «Архимед Вовки Грушина» - это было очень увлекательно. В этом спектакле (фамилию автора (Сотник) я тогда не знал) герой строил подводную лодку. Правда, при ее испытаниях он едва не утонул, поскольку лодка дала течь, но сама идея – строительство подводной лодки – меня поразила. Сам я о таком не мыслил, ясно сознавая свои возможности в области всякого рода рукоделия, но героем восхищался.

Правда потом, годы спустя, меня поразило фактическое пропагандирование строительства самодельных подводных лодок в СССР. Ведь как боялись, что разбежится население по морю с использованием подручных средств, типа надувных матрасов, – а тут подводная лодка. Не могу судить о том, как защищались морские границы СССР от вторжения извне, но изнутри граница была на надежном замке. На пляжи в населенных пунктах людей после наступления темноты не пускали, высвечивали пляжи прожекторами, выискивая нарушителей. Страшным голосом по матюгальнику требовали немедленно уйти с пляжа. А то ведь возьмут и уплывут в темноте в Турцию…  А за пределами населенных пунктов по берегу бродили пограничные наряды. Мы с этим столкнулись, когда путешествовали втроем по побережью Крыма в 1966, проехали мы тогда на попутках от Евпатории до Феодосии, ночуя на берегу в безлюдных местах. Палатки у нас не было, были одеяла, так что спали мы под открытым небом. Это было очень здорово – засыпать под звездами под шум моря и просыпаться с первыми лучами солнца. Но однажды меня разбудили среди ночи – потрясли за плечо. Я открыл глаза – и увидел над собой автоматное дуло. Это были пограничники. Они разбудили и Юру с Леней, и грозно сказали нам, что сейчас отведут нас на заставу, где с нами разберутся.  Мы с готовностью вскочили и сказали «Пошли», идея побывать на заставе показалась нам очень заманчивой. Солдатики были примерно наши ровесники, помладше даже (нам был тогда 21 год), наша реакция их сильно огорчила. Они сказали, что с нами неинтересно. Вспомнили, как несколько дней назад они увидели на пляже парочку, залегли за камнями и, когда те подошли, закричали «Руки вверх!» Вот это была потеха, развлечение в тяжелой службе. На службу они нам пожаловались, когда мы мирно уселись на камнях, они стрельнули у нас сигареты и, сказали, что народу на заставе не хватает, приходится чуть не каждую ночь ходить в такие обходы, так что сил никаких нет. Мы им посочувствовали, они пошли дальше, а мы легли досыпать. На фоне такого повсеместного контроля воспевание самодеятельного строительства подлодок выглядело явно непоследовательно. Но, видимо, цензоры, разрешившие сперва  книгу, а потом и спектакль, о безопасности границ подумать не догадались.

Радио в моей жизни

(продолжение)

Теперь о том, как я слушал радио.

Из раннего возраста (то есть до переезда в Архангельск во втором классе) только два воспоминания. Об одном я писал уже - «Вас вызывает Таймыр» в списке театральных спектаклей дня, который читали по радио. Второе воспоминание – март 53 года. Я болел корью, мне делали какие-то уколы. Перед уколом я скандалил, протестовал, хотя сам-то укол переносил спокойно. И вдруг по радио сообщения о том, что Сталин тяжело болен. Последующие уколы я переносил без звука. Думал, помню, что, когда Сталин так болен, стыдно из-за каких-то уколов орать. Так что еще неизвестно, что бы из меня выросло, проживи Сталин еще лет 10…

А вот множество воспоминаний о радио осталось уже с архангельского периода.  Были постоянные, регулярные передачи. «Пионерская зорька» - утренняя, естественно, передача. Начиналась она с песни:

Это чей там смех веселый?

Чьи глаза огнем горят?

Это смена комсомола –

Юных ленинцев отряд.

Припев:

Пионер, не теряй ни минуты,

Никогда, никогда не скучай.

С пионерским салютом

Утром солнце встречай!

Ты всегда пионерским салютом

Солнце Родины встречай!

И т.д.

Я сперва мечтал вступить в пионеры, потом очень серьезно в первые годы относился к членству в пионерах, но передача эта и в этой ситуации интереса не вызывала. И содержание передач не помню начисто. Только песня осталась.

Зато очень любил передачу «Игра-загадка «Угадайка». Всегда ждал ее, слушал. В передаче слушателям задавали загадки и предлагали писать письма с ответами. Участвовали в передаче четыре персонажа: Дедушка, которому надлежало адресовать письма (не помню, как его звали, но точно не Константин Макарыч; может, у него имени и не было – просто Дедушка), двое детей (характер их взаимоотношений с дедушкой оставался неясным, вроде никак не проявлялось, что они внуки) – Боря и Галочка, и почтальон Маруся, которая доставляла Дедушке письма читателей и появлялась с песней

Тук-тук-тук, стучится к вам

Почтальон Маруся.

Начиналась передача с песенки-заставки

Угадайка, угадайка,

Интересная игра,

Собирайтесь-ка ребята,

Слушать радио пора!

А заканчивалась финальной фразой

«Кто загадки любит, тот нас и услышит,

Кто их отгадает, тот нам и напишет».

Между зачином и финалом слушателям задавали загадки. Помню, что было очень интересно. Помню, что часто отгадывал, но написать письмо с ответом почему-то в голову не приходило.

Но любимой моей регулярной передачей был «Клуб знаменитых капитанов». Это был цикл радиопьес, действующими лицами которых были знаменитые капитаны из литературных произведений.

Среди участников я помню капитана Гранта, капитана Немо, пятнадцатилетнего капитана Дика Сэнда, Саню Григорьева из «Двух капитанов», Гулливера (хотя он вообще-то был не капитан, а врач), почему-то Тартарена из Тараскона, который и вообще к морю вроде отношения не имел, были и еще какие-то персонажи, не помню. Появлялись и отрицательные герои – естественно американцы, члены «Пушечного клуба из «Из пушки на Луну» и «Вверх дном» Жюля Верна. Американцы устраивали какие-то пакости благородным положительным капитанам. Я к тому времени уже прочитал «первоисточники» (кроме «Тартарена»), так что понимал, кто есть кто. Было очень увлекательно. Я после этих передач разыгрывал в уме собственные пьесы, в которых вместе со знаменитыми капитанами участвовал и сам. Мама часто вспоминала потом, как я подолгу лежал на тахте и что-то бормотал, подбрасывая при этом ногами, как цирковой эквилибрист, бархатную диванную подушку, расшитую бисером.

Действие радиопьес начиналось в библиотеке, библиотекарша Мария Петровна и ее помощница Катя уходили вечером домой, выключали свет – и тут с книжных полок из соответствующих книг появлялись капитаны с песней:

В шорохе мышином, в скрипе половиц

Медленно и чинно сходим со страниц,

Шелестят кафтаны, чей там смех звенит,

Все мы капитаны. Каждый знаменит.

Потом происходили увлекательные приключения, которые продолжались до рассвета. На рассвете били часы, кричал петух, и капитаны возвращались в свои книги с песней

За окошком снова прокричал петух,

Фитилек пеньковый вздрогнул и потух.

Синим флагом машет утренний туман.

До свиданья, вашу руку, капитан!

Как я ждал этих передач, как они мне нравились!

Сейчас посмотрел в интернете – передача эта выходила аж до 80-го года. Но после Архангельска я ее не слушал. Время прошло, появились другие интересы, в том числе и литературные.

Но больше всего из радиопередач того времени мне помнятся детские радиоспектакли.

Но об этом и о последующем в следующий раз. Все-таки вовремя остановиться – это тоже искусство.

Литература помогает нам сохранить историческую память. В Древнем мире множество городов были сожжены, разорены, стерты с лица земли. Об этих городах (уверен, что далеко не обо всех) знают в мире только несколько археологов и историков. А о Трое хоть что-то знают все более или менее образованные люди. Потому что о ней написал Гомер. И его книга пережила тысячелетия, за которые стерлась память о городах и покрупнее Трои.

Гомер написал о Трое с такой поразительной достоверностью, что Шлиман, который и археологом-то не был, нашел и раскопал Трою, руководствуясь исключительно описаниями Гомера. Правда, с тех самых пор и по сей день некоторые профессиональные историки и археологи утверждают, что Шлиман нашел вовсе не Трою. Но это обычная история. Профессионалам трудно признать открытия, совершенные дилетантами. Но дело не в этом. Главное – что, благодаря Гомеру, Шлиман знал, что искать.

Литература и сегодня сохраняет для нас историю, реальную и выдуманную (зачастую отличить одно от другого довольно сложно), в том числе и сравнительно недавнюю. И литература сохраняет для нас имена вполне реальных людей, которые в противном случае оказались бы забыты.

Я не знаю, сколько королей сменилось в Непале прежде, чем он стал республикой, и как звали этих королей. Кроме одного. В 1958 году король Непала с женой побывал в Советском Союзе. Ну, побывал и побывал, никто бы, и я в том числе, об этом сегодня не помнил бы. Если бы не литература. Точнее – если бы не народная песня, которая появилась под впечатлением замечательной красоты королевы из Непала.

В песне был такой куплет:

Вася, ты посмотри, какая женщина,

Вася, да ведь она стройнее кедра,

Вася, ну зачем она обвенчана

С королем по имени Мохендра!

Так что пока остаются люди, которые знают эту песню (а она широко представлена в интернете), имя Мохендры будет оставаться в русских сердцах.

  

В Бирме/Мьянме было много премьеров. Но я запомнил имя только одного. Благодаря анекдоту – это ведь тоже литература.

Был в Бирме в 50-е годы премьер У Ну. И приехал он в СССР – тоже с женой.

В результате появился такой детский анекдот:

У Ну должен посетить советскую школу. Дети разучивают приветствие. Кричат хором: «Привет У Не и его жене». Учитель русского языка говорит: «Дети, такие фамилии в мужском роде не склоняются». Дети исправляют ошибку: «Привет У Ну и его жену!».

Египетского президента Насера кое-кто из интересующихся историей помнит. Но, думаю, имя его больше известно по песне Высоцкого «Отберите орден у Насера».

О шестидневной войне 1967 года в России иногда вспоминают. Но, думаю, фамилии других политических деятелей того времени помнят немногие. Запомнить их помогает литература. Вот частушка, появившаяся после этой войны в СССР:

Что нам Брежнев, что Гомулка,

Что Насер и что У Тан,

Будет легкая прогулка –

Марш-бросок за Иордан.

Брежнева, конечно, все помнят, Насера – более или менее.

А вот что Гомулка был в ту пору генсеком Польской рабочей партии (при нем как раз в 1967 году в Польше была развернута активная антисемитская кампания) мало кто помнит. И, уверен, совсем уж немногие помнят, что в 1967 год генеральным секретарем ООН был У Тан.

 А кто назовет фамилию советского министра обороны в 1967? Я вот его фамилию – Гречко - запомнил навсегда – тоже благодаря частушке:

В огороде бузина,

А в Каире Гречка.

Коль еще одна война –

То Насеру свечка.

У если взять другую сторону, то фамилии министра иностранных дел Израиля Аббы Эбана и министра обороны Моше Даяна помнят практически только читатели Венечки Ерофеева (а их немало).

Упоминаются они в бессмертной поэме многократно, например, в этом отрывке, где герой вспоминает свою жизнь в рабочем общежитии:

«Отбросив стыд и дольние заботы, мы жили исключительно духовной жизнью. Я расширял им кругозор по мере сил, и им очень нравилось, когда я им его расширял: особенно во всем, что касается Израиля и арабов. Тут они были в совершенном восторге – в восторге от Израиля, в восторге от арабов, и от Голанских высот в особенности. А Абба Эбан и Моше Даян с языка у них не сходили. Приходят они утром с блядок, например, и один у другого спрашивает: «Ну как? Нинка из 13-й комнаты даян эбан?» А тот отвечает с самодовольной усмешкою: «Куда ж она, падла, денется? Конечно, даян!»

А председателем КГБ в 1967 году (в том году его сняли) был Семичастный.

Его имя увековечил в своей песне Юли Ким.

Вероятно, песню эту не все знают, так что воспроизведу этот замечательный текст полностью:

Люблю свою бандуру

За этакий настрой:

Ну так и тянет дуру

Поклеветать на строй!

Поочернить действительность,

Позлобствовать на власть...

На собственную бдительность

Ей, видимо, накласть.

Ведь что же получается:

Чуть тронешь инструмент,

Тотчас же начинается

Двусмысленный момент.

Чуть тронешь эти гусли -

Растут со всех углов

Увесистый ли ус ли,

Развесистая ль бровь.

Решусь быть чистым загодя,

И все ж перехожу

От Цветочков - к Ягоде,

От Ягоды к Ежу.

И далее по-быстрому,

Покуда не дождусь,

Как Семичастным приставом

Запахнет на всю Русь!

Может, кто-то из читателей вспомнит строки, не позволяющие забыть исторических персонажей вчерашнего (и позавчерашнего) дня?

Радио в моей жизни

В дотелевизионную эпоху радио было важнейшим источником информации. И радиоприемник, большой, ламповый, был почти что обязательным предметом интерьера. Там, где не было радиоприемника, уж наверняка имелся радиодинамик, включавшийся в трансляционную радиосеть.

В детстве и юности я много слушал радио. ЧТО я слушал, напишу потом. А сейчас – ЧЕРЕЗ ЧТО я слушал.

В раннем детстве на Таврической в столовой висела еще с военных времен черная «тарелка»-громкоговоритель. Такие часто показывают в «блокадных» фильмах, обычно со звуком метронома. Передачи по радио велись не все время, а в остальное время из динамика слышался стук метронома – чтобы люди знали, что радиостанция работает.

Тарелка эта висела довольно долго, потом ее убрали, заменив на небольшой репродуктор – примерно такой.

Кроме того, в раннем моем детстве появился на Таврической радиоприемник «Ленинград-50» (он проработал много лет). Приемник высокого класса, с шестью диапазонами КВ. Причем самый «короткий» - 16 метров. Это была большая редкость, и оценил я этот диапазон, когда стал старше и начал слушать «голоса» - на 16 метрах «глушилки» работали не так интенсивно, как на более распространенных диапазонах.

В «Ленинграде» для точной настройки имелся «глазок» - круглый индикатор, высвечивающийся зеленым. В нижней части индикатора имелся «черный», невысвеченный сектор. По мере того, как, поворачивая ручку, слушатель подходил ближе к частоте радиостанции, сектор сужался и при точной настройке превращался практически в линию, индикатор становился полностью зеленым.

Нынешние молодые люди (если, конечно, они читают Вознесенского) вряд ли понимают смысл строчек:

Мой кот, как радиоприемник

Зеленым глазом ловит мир.

В Архангельске я много слушал радио, там у нас был приемник «Рекорд-45». Радиоприемник плохонький, с одним КВ-диапазоном. Но Москву он ловил исправно, а в ту пору мне больше ничего и не требовалось.

Вскорости после приезда в Ленинград, обзавелись новинкой – первым портативным (еще ламповым!) радиоприемником «Турист». Помню, что слушали его на даче в 1957 году. Там была огромная батарея, занимавшая чуть не половину места в корпусе (правда, он и от сети мог работать). Было в Туристе 2 диапазона – ДВ и СВ, и работал он отвратительно.

Качественный скачок произошел, когда году в 60-ом появился первый транзисторный приемник -рижская «Спидола». Он быстро получил широкое распространение, и, поскольку за слушание «голосов» после 20 съезда перестали сажать, именно в ту пору страна начала массово слушать «голоса»; примерно тогда появился стишок

Есть обычай на Руси –

Ночью слушать БиБиСи.

Ночью – потому что ночью «глушилки» работали не так активно.

Было в Спидоле 5 КВ диапазонов, но начинались они с 25 метров, причем последний, 75 м, был просто бесполезен, там не было станций. В экспортной версии КВ-диапазоны начинались с 13 метров, но советским людям советская власть жизнь облегчать не хотела.

Через какое-то время выпуск транзисторных приемников начался в Минске – когда началась семейная, самостоятельная жизнь, мы купили минский Океан. Он мало отличался от Спидолы, но выглядел получше.

И уже в 90-е, когда стал нормально зарабатывать, купил тогдашнюю версию «Ленинграда» (Ленинград 015) – замечательный стереоприемник со встроенными динамиками и колонками, с УКВ-диапазоном. По этому приемнику я начал слушать «Эхо Москвы», когда начались трансляции Эха в Ленинграде.

 А потом был еще один скачок – незадолго до отъезда из России я купил цифровой приемник Digen. Китайское производство, стоил он в разы дешевле западных приемников, с которых был содран, и при этом работал прекрасно. Там, конечно, не было стереозвука, но он весил всего ничего, и в нем была «память» на 10 станций.

Репродукторы тоже усовершенствовались с течением времени. Изначально они принимали по проводам ленинградскую радиосеть, провода были заведены в каждую квартиру. Но со временем появились «трехпрограммники», которые могли принимать ленинградское радио, московское радио и всесоюзную радиостанцию Маяк, по которой передавали музыку, иногда даже такую, которую можно было слушать.

Был еще один класс радиоустройств – радиолы, то есть «комбайн» приемника и проигрывателя. О них я ничего не пишу, у нас в доме их никогда не было. Был приемник и был проигрыватель.

В радиолах были плохие КВ-диапазоны, так что от приемника не было толка.

А сегодня все это не нужно. Ни приемники, ни проигрыватели, ни репродукторы. КВ-станции никто не слушает, слушают ФМ-станции, и для прослушивания достаточно смартфона, планшета и т.д.

У нас на кухне стоит, правда, маленький простенький Panasonic, по которому мы слушаем по утрам за завтраком последние известия и обзор прессы по радиостанции КАН РЭКА. И вообще-то  любую радиостанцию мира можно послушать через компьютер. И ручку настройки крутить не надо. Просто кликнуть по нужной радиостанции в «Избранном»…