Любите ли вы Галича?

Любите ли вы Галича так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость..? (Я оставил в этой фразе "молодость", поскольку полюбил Галича давным-давно, в молодости, в студенческие годы. И продолжаю любить сегодня, когда я старик.)

Тем, кто ответит на этот вопрос "да", нет смысла читать дальше. Песни, которые я буду здесь цитировать такие люди знают наизусть, так же, как и я, и ничего нового об этих песнях для таких людей я не скажу. Так что я обращаюсь к тем, кто отвечает "нет", в надежде передать им свою любовь. И сразу предупреждаю, что в этом тексте буду обширно воспроизводить тексты песен Галича, поскольку ориентируюсь на тех, кто их не знает или не помнит. Ссылок для прослушивания я давать не буду, песни в исполнении Галича легко можно найти по названию. Тексты хороши сами по себе. Но Галича все-таки лучше слушать. На гитаре он играл не очень, но исполнитель — потрясающий, невероятно артистичный.

Принято считать, что Галич — бард-антисоветчик, или, по крайней мере, что его песни носят чисто общественно-политический характер. И сам Галич в своей страшной и, показало время, пророческой песне "После вечеринки" упоминает песню, которая, видимо, наиболее полно характеризует его работы — "Облака", песню о сталинских лагерях:

После вечеринки

Под утро, когда устанут
Влюбленность, и грусть, и зависть,
И гости опохмелятся
И выпьют воды со льдом,
Скажет хозяйка: — Хотите
Послушать старую запись? —
И мой глуховатый голос
Войдет в незнакомый дом.

И кубики льда в стакане
Звякнут легко и ломко,
И странный узор на скатерти
Начнет рисовать рука,
И будет звучать гитара,
И будет крутиться пленка,
И в дальний путь к Абакану
Отправятся облака…

И гость какой-нибудь скажет:
— От шуточек этих зябко,
И автор напрасно думает,
Что сам ему черт не брат!
— Ну, что вы, Иван Петрович, —
Ответит ему хозяйка, —
Боятся автору нечего,
Он умер лет сто назад…

1970 г.

Действительно, большинство песен Галича — про "это". За "это" он и был изгнан из СССР, да и смерть его вызывала вопросы — действительно ли это был несчастный случай...

Но есть у Галича и песни о любви. Конечно, это любовь в условиях уродливой советской действительности, но это все же любовь.

Мне кажется, что самая популярная "любовная" песня Галича — "Красный треугольник". Любовная тема уже в названии (слов "треугольник"-то здесь использовано в смысле "любовный треугольник"), в песне муж изменяет жене, жена уходит от мужа, а в финале происходит примирение, то есть конец как бы счастливый. Правда, поскольку это все-таки Галич, то вся эта история густо пропитана ненавистью к "совку", хоть и "треугольник", но все-таки "красный", жена, как следует из текста, высокопоставленный профсоюзный работник (чем занимается муж — не сказано, но, поскольку вопрос о супружеской измене рассматривается на общем собрании, видимо, герои песни — коллеги), но все-таки главное — это любовная история, все крутится вокруг нее. Я слышал записи, на которых Галич называет эту песню "Разноцветная песенка" и "Товарищ Парамонова", но официальное название — "Красный треугольник".

Красный треугольник

Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с Нинулькою гулял с тетипашиной,
И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники.

Поясок ей подарил поролоновый
И в палату с ней ходил в Грановитую.
А жена моя, товарищ Парамонова,
В это время находилась за границею.

А вернулась, ей привет — анонимочка:
Фотоснимок, а на нем — я да Ниночка!..
Просыпаюсь утром — нет моей кисочки,
Ни вещичек ее, ни записочки!

Нет как нет,
Ну, прямо — нет как нет!

Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю,
Говорю, что все во мне переломано.
Не серчай, что я гулял с этой падлою,
Ты прости меня, товарищ Парамонова!

А она как закричит, вся стала черная:
— Я на слеза на твои — ноль внимания!
И ты мне лазаря не пой, я ученая,
Ты людЯм все расскажи на собрании!

И кричит она, дрожит, голос слабенький…
А холуи уж тут как тут, каплют капельки:
И Тамарка Шестопал, и Ванька Дерганов,
И еще тот референт, что из органов,

Тут как тут,
Ну, прямо, тут как тут!

В общем, ладно, прихожу на собрание.
А дело было, как сейчас помню, первого.
Я, конечно, бюллетень взял заранее
И бумажку из диспансера нервного.

А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,
А как увидела меня — вся стала красная.
У них первый был вопрос — «Свободу Африке!»,
А потом уж про меня — в части «разное».

Ну, как про Гану — все буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами,
А как вызвали меня, я свял от робости,
А из зала мне кричат: «Давай подробности!»

Все, как есть,
Ну, прямо — все, как есть!

Ой, ну что тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с племянницей гулял с тетипашиной,
И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники.

И в моральном, говорю, моем облике
Есть растленное влияние Запада.
Но живем ведь, говорю, не на облаке,
Это ж только, говорю, соль без запаха!

И на жалость я их брал, и испытывал,
И бумажку, что я псих, им зачитывал.
Ну, поздравили меня с воскресением:
Залепили строгача с занесением!

Ой, ой, ой,
Ну, прямо — ой, ой, ой…

Взял я тут цветов букет покрасивее,
Стал к подъезду номер семь, для начальников.
А Парамонова, как вышла — стала синяя,
Села в «Волгу» без меня и отчалила!

И тогда прямым путем в раздевалку я
И тете Паше говорю: мол, буду вечером.
А она мне говорит: «С аморалкою
Нам, товарищ дорогой, делать нечего.

И племянница моя, Нина Саввовна,
Она думает как раз то же самое,
Она всю свою морковь нынче продала
И домой по месту жительства отбыла».

Вот те на,
Ну, прямо — вот те на!

Я иду тогда в райком, шлю записочку:
Мол, прошу принять по личному делу я.
А у Грошевой как раз моя кисочка,
Как увидела меня — вся стала белая!

И сидим мы у стола с нею рядышком,
И с улыбкой говорит товарищ Грошева:
— Схлопотал он строгача — ну и ладушки,
Помиритесь вы теперь по-хорошему!

И пошли мы с ней вдвоем, как по облаку,
И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку,
Она выпила дюрсо, а я перцовую
За советскую семью образцовую!

Вот и все!

(1963)

Вполне себе happy end по-советски.

Сегодня вспомню еще одну песню — "Городской романс", она же "Подмосковный жестокий романс", она же "Тонечка", она же "Аджубеечка" (если кто не помнит - журналист Аджубей женился на дочке Хрущева и сделал прерасную карьеру, став в итоге главным редактором Известий. Тогда возникла поговорка: "Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей". Хотя, надо признать, что "Известия" при нем были неплохой по советским меркам газетой, поскольку Аджубею как зятю позволялось больше, чем другим. Там, к примеру, была напечатана запрещенная до того поэма Твардовского "Теркин на том свете".  

А в песне - вполне классическая история: мужчина бросает любимую, чтобы жениться по расчету на нелюбимой, а потом вроде как переживает, поскольку любовь жива. Таких сюжетов полно в мировой литературе; примерно так же собирался поступить Ганя Иволгин в "Идиоте", другое дело, что там до женитьбы не дошло, но он-то был готов, а потом бы тоже мучился. Хотя Настасья Филипповна, конечно, не дура Тонька, и тестя не пришлось бы ублажать, но все равно мучился бы. Тем более, что Настасья Филипповна устроила бы ему веселую жизнь… Классический сюжет опять-таки приправлен приправлен ненавистью к "совку", но сама классическая схема полностью сохраняется.

Городской романс

Она вещи собрала, сказала тоненько:
«А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с Тонькою!

Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,

А что у папы у ее топтун под окнами

А что у папы у ее дача в Павшине,

Топтуны да холуи с секретаршами,
А что у папы у ее пайки цековские,
И по праздникам кино с Целиковскою!

А что Тонька-то твоя сильно страшная —
Ты не слушай меня, я вчерашняя!
И с доскою будешь спать со стиральною
За машину за его персональную...

Вот чего ты захотел, и знаешь сам,
Знаешь сам, да стесняешься,
Про любовь твердишь, про доверие,
Про высокие про материи…

А в глазах-то у тебя дача в Павшине,
Холуи да топтуны с секретаршами,
И как вы смотрите кино всей семейкою,

И как счастье на губах — карамелькою...»

Я живу теперь в дому — чаша полная,

Даже брюки у меня — и те на молнии,
А вина у нас в дому — как из кладезя,

А сортир у нас в дому — восемь на десять…

А папаша приезжает сам к полуночи,
Топтуны да холуи тут все по струночке!
Я папаше подношу двести граммчиков,
Сообщаю анекдот про абрамчиков!
А как спать ложусь в кровать с дурой-Тонькою,
Вспоминаю той, другой, голос тоненький,
Ух, характер у нее — прямо бешеный,
Я звоню ей, а она трубку вешает...

Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино,
В Останкино, где «Титан» кино,
Там работает она билетершею,
На дверях стоит вся замерзшая,
Вся замерзшая, вся продрогшая,
Но любовь свою превозмогшая,
Вся иззябшая, вся простывшая,
Но не предавшая и не простившая!

Эту песню, конечно, надо слушать. Чего стоит одна долгая, кажущаяся бесконечной пауза перед словами "Я живу теперь в дому…" (слушать лучше вот здесь - https://www.google.com/search?q=%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%87+%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9+%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81+%D1%81%D0%BB%D1%83%D1%88%D0%B0%D1%82%D1%8C&rlz=1C1IXYC_ru&oq=%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%87+%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9+%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81+%D1%81%D0%BB%D1%83%D1%88%D0%B0%D1%82%D1%8C&gs_lcrp=EgZjaHJvbWUyBggAEEUYOTIICAEQABgWGB4yCggCEAAYgAQYogTSAQg4MjA3ajBqNKgCALACAQ&sourceid=chrome&ie=UTF-8#fpstate=ive&vld=cid:3fbf3bae,vid:ZTAB4tk0JfQ,st:0 — здесь такая же запомнившаяся навсегда пауза, как на пленке из юности)

Кстати, любопытно, что в фильме фигурирует скромное "кино с Целиковскою". Возможно, это как раз соответствовало художественным вкусам аджубеевского тестя.

Потому что в другой (уже не любовной) песне Галича речь идет совсем о другом, совсем не совково-целомудренном, кинорепертуаре на высокопоставленных дачах:

 Мы поехали за город,

А за городом дожди,
А за городом заборы,
За заборами - вожди. 

Там трава несмятая,
Дышится легко,
Там конфеты мятные
"Птичье молоко". 

За семью заборами,
За семью запорами,
Там конфеты мятные
"Птичье молоко"! 

Там и фауна, и флора,
Там и галки, и грачи,
Там глядят из-за забора
На прохожих стукачи. 

Ходят вдоль да около,
Кверху воротник...
А сталинские соколы
Кушают шашлык! 

За семью заборами,
За семью запорами
Сталинские соколы
Кушают шашлык! 

А ночами, а ночами
Для ответственных людей,
Для высокого начальства
Крутят фильмы про блядей! 

И, сопя, уставится
На экран мурло:
Очень ему нравится
Мэрилин Монро! 

За семью заборами,
За семью запорами
Очень ему нравится
Мэрилин Монро! 

Мы устали с непривычки,
Мы сказали:
- Боже мой! -
Добрели до электрички
И поехали домой. 

А в пути по радио
Целый час подряд
Нам про демократию
Делали доклад. 

А за семью заборами,
За семью запорами,
Там доклад не слушают -
Там шашлык едят! 

1961