Старые песни

(продолжение)

Только песня не про революционные преобразования. А про контрреволюционные. Эта песня — предчувствие окончания хрущевской оттепели.

Припев звучит весьма двусмысленно, а из дальнейшего текста становится уже недвусмысленно ясно (для тех, кто знает тогдашнюю ситуацию), о чем идет речь. Песня — отчасти пророческая. Хотя на самом деле хрущевская оттепель закончилась еще до отстранения Хрущева, и начало конца произошло еще до появления песни. Просто еще не все в тот момент это осознали. Песня датирована 8 марта 1963, как раз накануне состоялась вторая погромная встреча Хрущева с "представителями творческой интеллигенции"; первый такой погром состоялся в декабре 1962 года на выставке в Манеже. Причем если на первой встрече Хрущев "всего лишь" обозвал художников-авангардистов "пидорасами" и сказал, что советскому народу не нужно такое искусство, то на второй уже навешивались политические ярлыки вполне в духе времен культа личности. Наверняка Ким, когда писал песню, уже знал про эту встречу, после которой для проницательных людей, наверно, все в принципе стало ясно. К сожалению, не могу сказать этого о себе. Встреча напугала, но не верилось, что это — конец. Но чуть позже, в начале 1964, тоже еще при Хрущеве, прошел суд над Бродским. Примерно тогда же начался первый этап травли Солженицына — после того, как редакция "Нового мира" выдвинула "Один день Ивана Денисовича" (опубликованный по инициативе самого Хрущева) на Ленинскую премию. А осенью 1964 Хрущева уберут, и для тех, кто еще не понял, что происходит, был устроен в 1965 суд над Синявским и Даниэлем. Тут уже все стало окончательно ясно даже мне. А после этого процессы над диссидентами стали рутиной.

До вторжения в Чехословакию оставалось три года, до вторжения в Афганистан — 14 лет, до краха СССР — 26 лет.