Умер Юз Алешковский

Очень огорчила смерть Алешковского. Очень люблю его книги, его песни, и сам он, судя по тому, что читал о нем и слышал, замечательный был человек. Настоящий мастер. Совершенно отдельное место он занимал в русской литературе 20 века, и сравнить-то его не с кем. Если говорить о писателях более раннего времени, то разве что Салтыков-Щедрин приходит на ум. Он удивительно точно и реалистично — хотя при этом в сугубо гротесковой форме - описал советскую жизнь. Для реалистичного описания этой безумной, абсурдной жизни без гротеска трудно обойтись. Не прочувствовать.

Хотя, чтобы оценить книги Алешковского, надо хорошо представлять эту жизнь. Не уверен, что люди, не прожившие в "совке" долгие годы, не знакомые с советской пропагандой и советской историей, смогут просто понять в ряде случаев, о чем идет речь. Достаточно образованный человек может знать, кто такая Индира Ганди, но даже образованный человек, не проживший долгие годы в СССР, вряд ли знает, кто такой Карацупа, тем более - какую связь можно усмотреть между Карацупой и Индирой Ганди. И, соответственно, такой человек не сможет оценить название картины у Алешковского: "Карацупа и его любимая собака Индира Ганди". А "Жданов сжигает стихи Анны Ахматовой"? А "Конфискация скрипичного ключа у Шостоковичей и Прокофьевых"? А «Носильщики Казанского вокзала говорят Троцкому: "Скатертью дорожка, Иуда!" (почему Казанский вокзал?).

Интересную статью-некролог написал вчера для Новой Газеты Лев Рубинштейн — https://novayagazeta.ru/articles/2022/03/21/tselomudrie-khrupkoe-i-ne-tsenzurnoe.

И вчера же, когда мы вышли поработать в наш садик, я включил радио. Обычно в таких случаях включал Эхо Москвы. А вчера, как в старые времена, включил "Свободу". Только, в отличие от старых времен, не глушили…

На Свободе шла в это время передача об Алешковском. Давали записи старых программ - интервью самого Алешковского и рассказы о нем. Среди прочих был рассказ писателя-диссисдента Марамзина. Тот тоже умер в прошлом апреле. Марамзин рассказал о том, как познакомился с Алешковским в 60-е. Алешковский ему сразу понравился, Марамзин Алешковскому тоже, видимо, понравился, и они, естественно, решили выпить. Но не было денег. То есть у Марамзина были какие-то деньги, но он объяснил, что копит деньги на ботинки, а то старые совсем развалились. И тогда Алешковский сказал: "Едем ко мне, у меня дома есть ботинки. Если они тебе подойдут, я их отдам тебе, а деньги мы пропьем". Так и произошло. Деньши пропили, а в этих ботинках Марамзин ходил много лет.

Совершенно реалистичный и совершенно безумный эпизод. Вполне годится для литературы. Конечно, не для официальной советской, но для советской неподцензурной. Этот сюжет мог бы промелькнуть у самого Алешковского или, к примеру, у Довлатова. Причем это типично советский сюжет. Я попытался припомнить что-то аналогичное в иностранной литературе, и наскреб в памяти только роман Стейбнека "Квартал Тортилья-флэт" Стейнека (написанный, кстати, тоже в 60-е годы; помню, тогда, в институте, кто-то раздобыл только что изданный в США роман в бумажном переплете, и мы с восторгом читали его и делились впечатлениями, вспоминая самые "ударные" фразы). Герои Стейнбека ведут себя примерно так же, но у него-то это калифорнийские люмпены-бомжи, а тут — интеллигенция, писатели… Все-таки очень Россия самобытная страна, мне кажется, непохожая ни на какую другую.

И, слушая Марамзина, я вспомнил эпизод из собственной жизни — тоже совершенно безумная ситуация, но все правда. И было это тоже в 60-е, точнее, летом 1969.

Было мне очень плохо, был я в большой тоске. И в воскресенье отправился к своему лучшему другу Саше Прокопову. Мы с ним дружили со школы, и когда в 30 лет мне пришлось порвать с ним отношения, это стало для меня потерей на всю жизнь. Но я не об этом.

Так вот, пришел я к Сашке, он жил в двух трамвайных остановках от меня, и сказал: "Старик, мне надо нажраться". Сашка всегда был готов поддержать компанию, но я, наверно, выглядел как-то не так, потому что он, поглядев на меня неуверенно спросил: "Старик, а может, не надо". Я ему твердо сказал, что надо, и Сашка больше не стал возражать. Но, чтобы всерьез нажраться, нужны опять-таки деньги. А денег, опять-таки не было ни у него, ни у меня. Но была пустая посуда, бутылки. Мы взяли здоровую сумку, сложили в нее все бутылки, которые были у Сашки, и отправились ко мне. Дело в том, что для того, чтобы сдать бутылки, нужно было выстоять огромную очередь в пункте приема в подвале здания нашего придворного гастронома "стекляшка". Стоять в этой очереди было, конечно, неохота, последние полчаса приходилось проводить уже в помещении, в подвале, где было грязно и отвратительно пахло. Так что бутылки скапливались на балконе, и я отправлялся сдавать их, когда уже места не оказывалось свободного в ящике-скамеечке, что стоял на балконе, и который у нас дома именовался "гроб". У Сашки ситуация была такая же, так что у него набралась полная огромная сумка бутылок. У меня — не меньше. Так что, объединив наши ресурсы, мы отправились к подземелью, на входе в которое толпилась длинная очередь, в основном из явных алкашей, хотя, конечно, не только. Помню, как мы с отцом, доктором наук стояли в такой очереди в Комарово (было несколько сумок, мы их на машине привезли), а за нами стоял народный артист Игорь Владимиров…

Короче, отстояли мы положенные полтора-два часа, и полученной суммы было вполне достаточно для поставленной цели, если, конечно, покупать с умом и не брать закусь.

И цели мы достигли. До такой степени, что после завершения процесса мы отправились на Фонтанку, где неподалеку от Невского размещались курсы английского языка. Не буду объяснять, зачем мне это понадобилось, это долгая история, но в итоге я пошел сдавать письменный экзамен (вступительный, на котором нужно было показать хотя бы минимальный уровень, только чтобы взяли на учебу). Сашка ждал внизу, а я сидел в аудитории и писал. Когда потом ради интереса заглянул на курсы, чтобы узнать результат, оказалось, что не сдал. Так что цель явно была достигнута, нажраться удалось. И Амана наверняка не отличил бы от Мордехая (хотя в ту пору я про них ничего не знал, да и до Пурима было далеко). Правда, лучше от этого не стало, да еще и на работу нужно было на следующий день.

Мы, конечно, не были писателями. Мы ьбыли на тот момент "техническая интеллигенция" Сашка — инженер-электронщик, я — инженер-технолог. Но радостей особых ни у кого не было, а беда и правда была на всех одна. Выпить было не на что...