От Ван Гога к Брэдбери

Вчера комментарий Матвея заставил меня вспомнить недавнюю выставку Ван-Гога в Нетании. Эта выставка произвела на меня огромное впечатление – при том, что там не было картин. Выставка чисто «технологическая». Решил написать об этом, а когда собрался начать, понял, что не смогу передать словами свои ощущения. Не хватает слов. И вспомнился рассказ Брэдбери «О скитаньях вечных и о Земле». Может, кто-то из тех, кто читает мой блог, этого рассказа не знает. Но я не стану пересказывать его содержание. Есть такой анекдот:

- Ой, этот Карузо! Столько шума - “хороший певец, хороший певец”... А он и фальшивит, и картавит!

- А ты что, слушал Карузо?

- Нет, мне Изя напел!

Так вот, я не хочу ставить своих читателей в положение героя этого анекдота, а самому оказаться в положении Изи. Поэтому скажу только, что основная идея рассказа заключается в том, что для описания великих событий нужен великий писатель. Для меня выставка Ван Гога стала поистину великим событием. Но великого писателя для описания этого события у меня нет, поэтому напишу сам, как сумею. Но не сегодня. Сегодня мне захотелось написать о Брэдбери, раз уж он пришелся к слову.

Я с детства и по сию пору очень люблю фантастику. На первом месте для меня безоговорочно стоят Стругацкие. Тут и обсуждать нечего. А вот кто второй, сказать сложно. Говорят, что когда Пеле спросили, кто второй футболист мира (подразумевалось по умолчанию, что первый, безусловно, он), Пеле будто бы ответил: «Вторых много». Вот и для меня «вторых» в фантастике как минимум трое. Брэдбери, Шекли и Азимов. Но все-таки Бредбери, наверно, «вторее». Шекли и Азимов – это именно писатели-фантасты в чистом виде. Они придумывали интереснейшие сюжеты, их книги – это игра ума, а в случае Шекли – еще и замечательная игра слов. Но для меня они все-таки главным образом авторы двух книг (хотя у них, конечно, много хорошего и интересного). У Шекли это «Обмен разумами» и «Билет на планету Транай», у Азимова - цикл рассказов «Я робот» и роман «Конец вечности». А Брэдбери для меня просто писатель, большой писатель, который использует (не всегда) фантастические сюжеты. Обычные фантасты рассказывают истории, более или менее увлекательные. В основном - каким-то среднеарифметическим языком. Запоминаешь историю, а не слова, которыми она изложена. Брэдбери рассказывает о своем отношении к жизни, причем его язык – это язык настоящего большого писателя, без всяких скидок на жанр. Я много раз перечитывал «Марсианские хроники». И до сих пор, когда я читаю последние абзацы «Третьей экспедиции» с заключительной фразой «И в тот день в городе никто не работал», у меня мороз по коже. На мой взгляд, у Брэдбери две основных темы – тоска от того, что мир не такой, каким хотелось бы его видеть, и никогда не станет таким, что такой он разве что в книгах. И отсюда - глубокая любовь к литературе. Такую искреннюю любовь к любимым авторам и к литературе в целом, такое преклонение перед любимыми авторами не часто встретишь у профессионального писателя. Я, наверно, всего одного могу назвать – Юрия Олешу, его «Ни дня без строчки». Меня еще в детстве поразила фраза в его рассказе об одной из встреч с Маяковским: «Мне радостно,  что он общается со мной». Кто еще может сказать такое про более знаменитого и талантливого коллегу (привет Дмитрию Быкову). Наверно, Брэдбери мог бы, доведись ему встретится с Томасом Вулфом… Эти две темы Брэдбери близки мне, потому я, наверно, и люблю так его книги. Сам бы писал что-нибудь такое, но не дал бог таланта.

Помню первую книгу Брэдбери, которая попала ко мне в руки. Тоненький сборник в бумажном переплете. На обложке маленькая картинка, по-моему, очень удачная иллюстрация основной темы Брэдбери – ракета на лужайке перед типовым домиком из американского предместья. Потом были «451 по Фаренгейту» в красно-черном, огненно-дымном переплете. Потом – «Марсианские хроники» в дешевом издании на английском, я купил эту книгу в букинистическом на Литейном, возле магазина подписных изданий. И потом на протяжении многих лет много-много других книг. В «Покровских воротах» Савва Игнатьевич вспоминает часы с гравировкой «Спасибо за сладостные секунды». Я мог бы сказать то же самое Брэдбери, только речь шла бы не о секундах, а о многих-многих часах на протяжении десятилетий.