В России у меня были антологии американской и английской поэзии - прекрасные советские издания с параллельными текстами (оригинал - перевод) и с комментариями.

Не взял их с собой, о чем очень жалел. Теперь вот скачал, но все-таки держать в руках бумажную книгу - это другое...

А еще недавно наткнулся случайно на упоминание о неизвестной мне доселе книге "Антология новой английской поэзии". Там говорилось, что этот томик был настольной книгой Бродского.

Я, конечно, скачал, и из аннотации узнал, что эта "Антология", изданная тиражом 5.300 экземпляров в 1937 году, была настольной книгой Бродского А когда стал "листать", обнаружил перевод стихотворения Хаусмана "Восемь часов". Это стихотворение мы учили в институте с Валерием Семеновичем Мысовским (в оригинале, понятно), и, стыдно вспоминать, никто из нас тогда не понял, о чем там вообще речь идет. Так что Мысовскому пришлось растолковывать нам. 

В оригинале стихотворение выглядит так:

   Eight O'Clock

 He stood, and heard the steeple

Sprinkle the quarters on the morning town.

One, two, three, four, to market place and people

It tossed them down.

 

Strapped, noosed, nighing his hour,

He stood and counted them and cursed his luck;

And then the clock collected in the tower

Its strength, and struck.

В антологии это стихотворение дано в переводе Таубина. Я эту фамилию услышал впервые, полез в интернет. Таубин - поэт, родившийся в Белоруссии в 1911 году. 30 октября 1937 года расстрелян. Видимо, книгу успели выпустить до этого, иначе, глядишь, и под горячую руку и набор бы рассыпали...

Перевод, правда, мне не понравился.

Потом нашел это стихотворение в переводе Г. Бена, который родился в 1934 году, и ему повезло гораздо больше, чем Таубину - примерно в том возрасте, в котором Таубина расстреляли, Бен уехал в Израиль.

Но перевод все равно "не тот", на мой взгляд.

Восемь часов

Стоял и слушал он, как с башни

При ярком свете утренних лучей —

Один, два, три, четыре — звон всегдашний

Слетал на площадь и людей.

И он под виселицей клял постылый

Земной удел свой, что его сгубил.

И тут-то башня напрягла все силы —

И час пробил.

Есть еще перевод моего ровесника Виктора Широкова, но я этот перевод не нашел. Хотя нашел его статью, где он пишет, что "Восемь часов" - первое из переведенных им стихотворений Хаусмана. Может, Широков ближе к оригиналу. А может, Хаусман из тех поэтом, которых невозможно адекватно перевести. Во всяком случае, я не нашел понравившегося мне перевода и второго стихотворения Хаусмана, которое мы учили с Мысовским, When I Was One and Twenty, хотя один из переводов принадлежит большому поэту - Борису Слуцкому.  Может, Хаусман - как Киплинг, о котором я писал раньше, непереводим.

Как, по мнению Вознесенского, непереводим из русских поэтов Лермонтов...