Школьные годы чудесные...

Я писал, как не любил "экспериментальную среднюю школу №157 при Академии педагогических наук РСФСР". Эта нелюбовь складывалась постепенно, из-за разных случаев и ситуаций.

Про одну такую ситуацию я уже писал:

"В мои школьные годы появилась форменное обмундирование для школьников – по образцу формы царского времени – брюки, гимнастерка с широким ремнем с пряжкой, фуражка.  До этого-то носили у кого что было, а тут появилась обязательная форма.

К гимнастерке нужно было каждый день пришивать свежий белый воротничок. Мама шить всегда ненавидела, так что  пришиванием воротничка занимался я сам. Но форму эту я (как и все мои одноклассники) ненавидел бы и без этой нудной обязанности. Она была неудобная, в конце учебного года в гимнастерке было жарко и потно. И фуражку ненавидели. В ней все мы казались себе идиотами. Поэтому в 8-ом классе я фуражку носить перестал, заменив ее беретом. Наша классная руководительница, заметив это, потребовала, чтобы я одевался по форме. В ту пору уже были опубликованы фотографии новой школьной формы – синие костюмчики, а в качестве  головного убора - именно берет. Когда я вступил в с классной в дискуссию, и, утверждая, что в берете нет ничего предосудительного,  сослался на эту новую форму, классная произнесла фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вот когда все будут носить, и ты носи. А выделяться – не надо».

Эта фраза на меня тогда очень сильно подействовала. Это была квинтэссенция советского школьного образования — чтобы каждый был как все — и в одежде, и, главное, в мыслях.

Но был еще один случай, годом раньше, в 7-ом классе. На перемене мы с двумя одноклассниками затеяли возню. Не драку, упаси боже, а именно обычную подростковую возню с борьбой. Одноклассники — это был мой друг Алик Сардаров (напишу потом о нем отдельно) и Вовка Старцев. Алик был совсем мелкий, Вовка поздоровее, но я был покрупнее, так что боролся один против двоих. По ходу дела я Алика уложил на пол подсечкой, а потом стал убегать. Старцев погнался за мной, но Алик оказался между нами, и в пылу погони Вовка споткнулся об него. И попал в лицо. Слава богу, ничего страшного не произошло, Алик отделался синяком под глазом, он не обиделся, понимал, что все не нарочно, но произошедшее заметил то-то из учителей. Поднялся большой шум. Уже задним числом, годы спустя, я подумал, что, наверно, учителя испугались, что родители Алика поднимут шум; отец у Алика был генерал. Так или иначе, нас потащили к директору. Директором был Анатолий Павлович Исаев, о нем я тоже еще напишу. И директор допрашивал нас о произошедшем поодиночке. Как следователь. Когда дошла очередь до меня, Исаев сурово спросил, как было дело. Я ответил, что была возня, и в ходе возни кто-то из нас попал Алику ногой в лицо, а кто — я в суматохе и не понял, может, Старцев, может, я. Исаев пытался давить на меня, но я своей версии держался стойко. Знал, что сдавать своих — нельзя. Ничего не добившись, Исаев меня отпустил. Маме после этого из школы пришла открытка, начинавшаяся обращением "Мамаша Горницкая". На маму это произвело сильное впечатление. А разговор с директором — еще более сильное. Мама мне этот разговор пересказала, когда домой вернулась. Директор ей сказал, что, конечно, знает в точности, что произошло. Наверно, Вовка Старцев не стал запираться, не на меня же ему валить было. Но директор сказал, что накажет меня по полной. Не из-за подбитого глаза Сардарова, а потому, что я не дал показания, не выдал товарища. Директор сказал, что это недопустимо, и от таких понятий о жизни надо отучать со всей строгостью. Мама пришла домой в ужасе. Это ведь был 59 год, вроде как разгар хрущевской оттепели, когда старшим, видимо, казалось, что страшное прошлое ушло и не вернется. А оказалось, что оно вроде как и не уходило, просто временное послабление тактическое произошло. Это я все потом понял…

В итоге ничего ужасного не произошло. Нам со Старцевым объявили выговор и снизили оценку за поведение за четверть. Это было, конечно, ЧП, по умолчанию за поведение всегда ставили "5", снижение хотя бы до "четверки" происходило крайне редко, а "тройки" я вообще не помню. Но последствий не было. А Алику объявили просто выговор. Он страшно обиделся. Помню, все повторял: "Ну, вас-то еще можно хоть как-то понять, а меня-то за что?". Возможно, он тоже не те показания давал, мы это не обсуждали…

А мама в ту пору уже не пыталась поддерживать в моих глазах авторитет школы и учителей и говорила все, что думала об этом. Незадолго до этого случая мама пришла с родительского собрания, на котором наша тогдашняя классная, исключительно глупая женщина, даже нам, семиклассникам это было понятно, высказала какие-то (не помню уже подробности) дурацкие претензии в мой адрес. Мама стала фальшивым голосом пересказывать мне эти претензии и призывать меня исправиться. Я какое-то время слушал, а потом спросил: "Мама, ты мне это все из педагогических соображений говоришь?" Мама сперва опешила, потом засмеялась, и больше никогда не внушала мне, что учителя правы по определению. Если считала, что в конкретном случае они правы, а я нет, то так и говорила, такое тоже бывало. Но принцип "начальство (в школьные годы — учителя) всегда право" мне дома не внушали как минимум с 7 класса...