Стихи и проза

Так что Гете я не полюбил — в отличие от Жуковского.

Через несколько лет, уже в Архангельске, у нас дома появился толстый серо-голубой том Жуковского большого формата, и я его с большим интересом читал. Самых ярких впечатлений было два. Первое — это поэма "Ундина" любовная история русалки с плохим концом. Причем принципиально отличным от плохого конца Ардрсена. А второе — перевод "Перчатки" Шиллера. Очень меня тогда восхищал рыцарь Делорж.

В этом довольно длинном стихотворении идет речь о забаве в королевском дворце — битве тигра со львом. И развиваются события так:

И гости ждут, чтоб битва началася.
Вдруг женская с балкона сорвалася
Перчатка… все глядят за ней…
Она упала меж зверей.
Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной
И колкою улыбкою глядит
Его красавица и говорит:
«Когда меня, мой рыцарь верный,
Ты любишь так, как говоришь,
Ты мне перчатку возвратишь».

Делорж, не отвечав ни слова,
К зверям идет,
Перчатку смело он берет
И возвращается к собранью снова.

У рыцарей и дам при дерзости такой
От страха сердце помутилось;
А витязь молодой,
Как будто ничего с ним не случилось,
Спокойно всходит на балкон;
Рукоплесканьем встречен он;
Его приветствуют красавицыны взгляды…
Но, холодно приняв привет ее очей,
В лицо перчатку ей
Он бросил и сказал: «Не требую награды».

Через сколько-то лет я до некоторой степени оказался в положении Делоржа, когда моя первая любовь вдруг сказала мне с колкой улыбкой: "Спорим на американку, что ты не пройдешь по перилам". Перила были на набережной Фонтанки, где-то недалеко от БДТ. Дело было в октябре, было холодно. Я, понятное дело, тут же влез на перила и пошел. Прошел сколько-то, спрыгнул, вспомнил Жуковского. Но отказаться от награды я не успел, поскольку первая любовь, теперь уже улыбаясь коварно, сказала: "А мы не заключились". Впрочем, от награды я бы отказался не в знак презрения, а ради демонстрации своего благородства, чтобы усилить произведенное впечатление. То есть показал бы себя еще большим дураком. Влюбленным дураком.

А с годами я решил, что Делорж поступил по-свински. От награды отказаться имел полное право, и порвать со своей дамой — тоже, но швырять ей в лицо перчатку — это явный и недопустимый моветон, а если говорить по-русски — то хамство и жлобство.

К Жуковскому я относился с такой любовью, что у меня в связи с ним образовалась одна-единственная претензия к нашему всему — Пушкину. Пушкина я знал и любил с раннего детства. Первое "пшкинское" воспоминание - мама читает мне вслух "Руслана и Людмилу". Мне поэма страшно понравилось, особенно история головы и история Финна с Наиной. И в целом я поэму хорошо усвоил. А потом меня и мою молочную сестру Наташу наши мамы повели фотографироваться в детскую фотографию на Невском; там был всякий реквизит для съемок, и нас с Наташей посадили на какую-то огромную (по представлениям трех-четрехлетнего ребенка) лошадь-качалку. Оценив ситуацию, я тут же сказал, что мы как Руслан и Людмила. Не исключено, правда, что у меня даже не так отложились в памяти строки Пушкина, как картинка с большой коробки шоколадного ассорти, на которой как раз и были изображены Руслан и Людмила на коне с притороченным к седлу Черномором... Мне эта коробка страшно понравилась, и после того, как съели конфеты, я ее использовал для хранения каких-то своих детских сокровищ. Так что картинка была у меня перед глазами все время.

И именно в связи с "Русланом и Людмилой" у меня и возникла претензия к солнцу русской поэзии. Когда я стал постарше, мама мне рассказала, что в "Руслане и Людмиле" содержится пародия на Жуковского, и мне это очень не понравилось. Я тогда считал насмешки над великими людьми вещью недопустимой. Со временем я стал менее строг в этом смысле, а в конце концов решил для себя, что в мире вообще нет вещей или людей, над которыми нельзя смеяться и иронизировать. Правда, при условии, что относишь это и к себе.