На днях на Эхе была вывешена небольшая статья (или это слово уже безнадежно устарело?) Бориса Акунина "ПРО «ВЕЛИКУЮ РУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ»". Статья (aka "текст", "сообщение", "пост" и т. д.) вызвала читательский отклик. На Эхе к ней написано 20 комментариев (кто ходит на сегодняшнее "Эхо" может оценить значительность этой цифры, в фейсбуке — на данный момент 676 комментариев (конечно, не рекорд для Акунина, но все-таки весьма существенно). Тема статьи — правомерность (или неправомерность) использования применительно к русской литературе определения "великая". Мол, нет ли в таком определении элементов русской имперскости, да и вообще можно ли русскую литературу называть великой. Поскольку я лично ни разу, по-моему, нигде не встречал термин "великая русская литература", мне эта тема показалась несколько надуманной, но обилие комментариев говорит о том, что Акунин нащупал тему, которая интересует читателей.

Я знаю, что у читателей, живущих в России, могут возникать сложности с доступом к фейсбуку (статья, правда висит также и в акунинском Телеграме), так что воспроизведу ее полностью здесь, чтобы всем было понятно, о чем речь:

Про «великую русскую литературу»

Борис Акунин

Я — абонент замечательного ресурса «Academia». Плачу за подписку и получаю доступ к огромному массиву англоязычной научной литературы. Каждый день мне на мейл еще и приходят ссылки на материалы, которые, с точки зрения ресурса, меня могут заинтересовать. Вчера пришла статья о том, какое вредное и опасное словосочетание «great Russian literature» — как ловко российский империализм использует этот смрадный жупел. Мол, вы никогда не встретите упоминаний о great English literature или о great French literature, хотя они ничуть не менее великие. Лозунг про ВРЛ был запущен намеренно, пишет автор, чтобы weaponize российскую идеологическую экспансию. Если, мол, вы где-то увидите или услышите это словосочетание, знайте: се тянет свои щупальца путинская пропаганда. В общем, политически грамотный текст на злобу дня.

А по-моему, у России и без того столько империалистических щупальцев, что незачем придумывать лишние. К российской литературе гордое определение «великая» приросло по очень негордой причине. Исторически сложилось, что в стране, где прямое общественное высказывание всегда жестко цензурировалось, литературе поневоле пришлось брать на себя функции, вообще-то ей несвойственные: стать больше, чем прозой или поэзией. Философским трактатом, политической декларацией, демонстрацией мужества, духовным кредо, а то и способом суицида («его толстые пальцы, как черви, жирны»). Всё это накачивало тексты внутренним напряжением, концентрировало электрический заряд, создавало подводную часть айсберга. Тургенев напишет жалостное про собачку, а читатель думает: да-да, долой крепостное право!

Важным культурным явлением русскую литературу сделал не российский империализм, а противодействие ему. Не могу вспомнить ни одного подлинно значительного литературного произведения проимперской направленности, а вот общечеловеческой, наднациональной — сколько угодно. Русская классическая литература вся — про униженных и оскорбленных, про силу слабых и мерзость сильных. Не путайте с провластной литературой, от Нестора Кукольника до нынешней Z-словесности. Она-то неконвертируема, мировой ценности не имеет, ей цена — деревянный рубль.

Объяснения (оправдания?) которые приводит Акунин для доказывания правомерности определения "великая" мне лично показались малоубедительными. Но затевать спор о том, можно ли называть русскую литературу великой без опасения получить обвинения в имперском складе ума, в великодержавном шовинизме и т. д, у меня никакого желания нет. Скажу лишь, что я за свободу слова, и кто как хочет называть русскую литературу, пусть так и называет. Ей (литературе) от этого ни холодно, ни жарко, а люди имеют возможность отвести душу, возвеличивая эту литературу как настоящий "патриот" или охаивая ее как настоящий "русофоб". Это, по-моему, два полюса в оценках, большинство комментаторов все же размещаются в более умеренных широтах глобуса любителей литературы.

На мой субъективный взгляд, главной характеристикой русской литературы является ее уникальность. Не беру в расчет африканскую литературу, о которой не знаю вообще ничего, азиатскую (о которой не знаю почти ничего) а также южноамериканскую (о которой знаю немногим больше), но если говорить о европейской и американской литературе (о которой я имею кое-какое представление), то русскую литературу я бы сравнил только с литературой США. По невероятным темпам развития, каких не знала европейская литература.

(продолжение следует)