Сообразил, что первое свое стихотворение (во всяком случае, из немногих сохранившихся) я написал 61 год назад, в мае 1963 года.

Я уже приводил здесь, в блоге, это стихотворение, но тогда в основном в своем тексте многословно объяснял, откуда взялся образ из строчки:

"Улица зноем сочится пыльным"

А сейчас подумал о другом. Мне всегда было интересно, насколько то, что пишут настоящие поэты в своих лирических стихах, соответствует реальным событиям. Чувства-то наверняка реальные, а как с событиями?

Обстоит у них с этим дело так же, как у меня, бесталанного дилетанта, или как-то по-другому?

В этой связи мне захотелось написать о том, что, как мне преставляется, должен увидеть читатель, что видел и пытлся (естественно, в меру своих возможностей) показать я, и как все было "на самом деле".

Город витрины швырял в глаза.

Где-то сзади остался вокзал.

Но цвета светофора – куском спектра.

Как долго тянутся три километра…

Улица зноем сочится пыльным.

Усталыми псами – автомобили.

Но вот остановка, бегу, поворот,

Асфальт мостовая под ноги льет,

Дом, подворотня, двери, пролет,

Лестница эхом в лицо мое бьет,

Ключ в замке повернулся, скрипнув.

Комната. Пусто…

Что увидит в этом стихотворении читатель?

Как я себе представляю (я все-таки не читатель, а автор), как лирический герой едет с вокзала в явно весьма ажиотированном (это слово почему-то любила моя бабушка, по-моему, оно здесь к месту) состоянии, волнуется из-за остановки у светофора, доезжает, наконец, до своей остановки, бежит к дому, взбегает по лестнице, открывает дверь — а в квартире пусто. Едет не вообще в каком-то общественном транспорте в автобусе; я пытался звукописью и ритмом передать движение, шум мотора, звуки торможения и само торможение. Не уверен, что читатель это почувствует; как я писал раньше, стихотворение написано под сильным влиянием "Баллады о синем пакете" Николая Тихонова, но у молодого Тихонова игра звуками и ритмами получалась все-таки существенно лучше, чем у меня.

Что видел я, когда писал это стихотворение?

Лирический герой едет не с абстрактного вокзала, а с Финляндского. У светофора автобус останавливается на где-то, а на перекрестке Кирочной (Кирочная была, по-моему, единственной улицей, которую все в нашей семье называли старым названием, а не "Салтыкова-Щедрина") и проспекта Чернышевского.

Герой доезжает до Суворовского музея, выскакивает из автобуса пробегает кусочек по Кирочной и сворачивает на Таврическую. Бежит вдоль бесконечного забора дома 2 (это огромный дом, где жили военные, забор тянется вдоль шести домов на другой стороне), пробегает мимо дома 5 на другой стороне (этот дом показан в "Мастере и Маргарите" как дом с "нехорошей квартирой"), перебегает улицу к подворотне дома 3, пролетает через изогнутую дугой подворотню, вбегает во двор, пересекает его, забегает в парадную (именно "парадную", а не какой-то "подъезд", хотя это и не парадный вход, который в доме 3 просто отсутствует).

По строчке

"Лестница эхом в лицо мое бьет"

человек, живший в этом доме, поймет, что дело происходит летом, в хорошую погоду, когда окна на лестнице открыты. Только тогда шаги отдаются на лестнице эхом; когда окна закрыты - такого нет. Обычному читателю это, естественно, непонятно.

И дальше

"Ключ в замке повернулся, скрипнув"

Герой открывает дверь в квартиру 26, дверь была необычная, толстая и обитая стальным листом. Ключ был очень длинный (сантиметров 15 как минимум) и поворачивался в замке с характерным скрипом.

Герой оказывается в квартире, а там пусто.

У читателя, знакомого с анкетными данными автора, может возникнуть вопрос: "А кого, собственно, 17-летний герой рассчитывал увидеть в квартире?" Учитывая достаточно строгие нравы того времени, сложновато представить себе, что, как он думал, в квартире его должна ждать возлюбленная (у которой при таком раскладе и ключ должен иметься). Это явное несоответствие, которое объясняется тем, что на самом деле все было совсем не так. Или, во всяком случае, не совсем так. 

(Продолжение следует)