Вчера на Эхе появилась перепечатка из фейсбука Акунина-Чхартишвили. "Обними барабанщика".

Чтобы читателям не искать эту публикацию, воспроизведу ее полностью.

"Обними барабанщика"

Вот про какую интересную акцию я вычитал. Называется «Обними барабанщика». Отмечается 10 октября.

Почему именно барабанщика, с какой стати и где его взять, спросите вы.

Идея тут самая гуманная, в духе современности. На концертах все обычно смотрят только на певца, максимум на гитаристов, бедный же рингостар сидит себе сзади, тратит больше всех калорий, а внимания ему достается минимум. И после концерта поклонницы на него тоже не кидаются.

Таким образом, речь идет не столько о реальных барабанщиках (хотя, если увидите – отчего же не обнять), а о людях, деятельность которых малозаметна. В советские времена в общественных местах висели плакаты «Уважайте труд уборщицы» – что-то в этом роде.

Но для меня День Барабанщика – это другое. Я вырос в стране, где существовал культ Барабанщика, потому что всем полагалось бодро маршировать куда скажут, причем обязательно в ногу.

Я не любил вставать пораньше, когда утро замаячит у ворот. Не выносил повесть «Судьба барабанщика». И мне становилось не по себе, когда родительские гости пели угрюмую песню «Вы слышите: грохочет барабан, и птицы оголтелые летят» (тогда вся интеллигенция ее распевала).

Мне в грохоте барабана всегда слышится рокот Рока, боль Беды и вой Войны.

Поэтому сегодня обнимите Барабанщика, чтобы он перестал молотить. Пусть все идут не в ногу, а как хотят, куда хотят. И не на войну.

При всем уважении к Акунину, мы с ним видим мир явно по-разному. Начнем с фразы Я не любил вставать пораньше, когда утро замаячит у ворот". Акунин, видимо, "сова". А я "жаворонок", я не могу даже сказать, что как-то особенно любил когда-нибудт встать пораньше, просто мне никогда не удавалось встать попозже, когда бы я ни лег, даже если честно пытался — в выходные или в отпуске. Просто не могу я физически спать допоздна. Другое дело, что всегда ненавидел вставать по будильнику, но, когда необходимость включать будильник, чтобы, не дай бог, не проспать на работу к 8:03 (такое время начала работы в нашем "ящике" казалось мне особо унизительным), отпала (я с 1991 года работал, как теперь говорят, "на удаленке") я вставал практически в то же время, что и по будильнику. Даже еще раньше. Но сам. На работу вставал примерно в 6:30, а стал вставать в 6. Поскольку утренние часы для меня самые продуктивные — примерно до 11-12. Так что к тому времени, как Ада вставала, я успевал часика два с лишним поработать…

Это для начала.

А теперь — длинное отступление в со следующей фразой Акунина: "Не выносил повесть «Судьба барабанщика»".

А мне вот "Судьба барабанщика" всегда нравилась, как и практически все, написанное Гайдаром. Конечно, практически во всех его вроде как детских повестях и рассказах очень ощущается что-то нездоровое (в 20-е годы Гайдар дважды лечился в психбольницах, да и впоследствии близкие характеризовали его как "человека с надломом"), но писатель он, на мой взгляд, был замечательный. Однако "надлом" практически во всех книгах ощущается.

Во-первых, это постоянное ощущение войны. "Надлом" Гайдара — это, видимо, выражаясь сегодняшним языком, ПТСР, связанный с тем, что Гайдар еще мальчишкой ("в 16 лет полком командовал") попал на войну, да еще на гражданскую, когда воевали "со своими". И воевал весьма активно, несколько раз был ранен. И полком действительно командовал — в 16 лет запасным, а в 17 — вполне боевым. Сам Гайдар о своем военном прошлом вспоминал так: "Порядок моих фронтов был такой: петлюровский, польский, кавказский, Сочи, Кубань… Направлен на Кавказский фронт (март 1920 года). После захвата остатков деникинцев (армия генерала Морозова) под Сочи стоял с ротой, охранял границу с белогрузинами (мост через реку Псоу) за Адлером, но вскоре, когда генералы Гейтман и Житиков подняли на Кубани восстание, были мы переброшены в горы, и всё лето до поздней осени гонялись за этими бандами". И это все в 16-17 лет. А ранен первый раз он был и вовсе в 14…

И ощущение постоянно идущей войны присутствует практически во всех его книгах, а впереди маячит какая-то "большая" война, апокалиптическая. Я вот только сейчас, когда начал писать этот текст, впервые задался вопросом: Откуда в "Тимуре и его команде", написанной в мирном 1938 году, на воротах столько "красных звездочек" с черной каймой в явно небольшом дачном поселке? 

Еще одна странность Гайдара - его женские персонажи, точнее, их почти полное отсутствие. В первую очередь это касается матерей. У героя "Судьбы барабанщика" мать утонула, у Альки из "Военной тайны" - погибла в тюрьме, у Жени из "Тимура и его команды" про мать, насколько я помню, просто ничего не сказано, но ясно, что ее нет, а Тимур вообще живет без родителей, с дядей, хотя мать у него где-то имеется, она упоминается один раз, когда дядя думает, что надо бы ее вызвать... А если мать и присутствует, то такая, что от нее впору сбежать из дому, как сбегает герой "Голубой чашки" с дочкой. Кончается все, правда, благополучным возвращением домой, но это явно иронический "хэппи энд, подчеркнутый финальной фразой "— А жизнь, товарищи… была совсем хорошая!". Можно, конечно, эту фразу принять всерьез, только вот многоточие в середине мешает"…

И когда я с огромным интересом читал в детстве "Судьбу барабанщика", Сейчас я воспринимаю этот текст как бред. И такое впечатление у меня и от Гайдара в целом. Талантливо написанный бред больного сознания. То есть в детстве я так, конечно, не формулировал, просто ощущал какое-то сильное внутреннее беспокойство, когда читал Гайдара… Поэтому акунинское "не выносил" для меня звучит странно.