Вчера досмотрели новый русский сериал "Сансара". По ходу дела я вспомнил подзабытое слово "контрамоция". Слово это известно, наверно, только тем, кто читал "Понедельник начинается в субботу", хотя вообще-то оно присутствует в Викисловаре и в словаре на сайте Academic.ru Там это слово определено следующим образом: 

                 "Контрамоция (лат. соntra против + лат. motio движение) — изобретённый братьями Стругацкими термин для обозначения обратного движения во времени".

А человека, который совершает такое обратное движение во времени, согласно Стругацким, - "контрамот". Это, наверно, единственный известный мне случай (во всяком случае, в русском языке), когда слово, придуманное писателем, попадает в словарь. До сегодняшнего дня я считал (поскольку прочитал когда-то где-то), что был лет за 50 до "Понедельника" другой случай, причем придуманное слово получило широчайшее распространение. Это слово "летчик", которое придумал Хлебников и использовал в стихотворении "Тризна" в 1915 году.

Но, когда готовил этот текст, полез в интернет за текстом "Тризны" и обнаружил статью, озаглавленную "Хлебников не придумывал слова "летчик"? Оказывается все было не совсем так. Или совсем не так. Во-первых, слово "летчик" еще за три года до Хлебникова использовал Александр Грин в рассказе "Тяжелый воздух". Но дело даже не в этом, Далее в статье сказано следующее:

"Впрочем, это не значит, что именно Александра Грина следует считать изобретателем нового слова. Есть свидетельства о том, что после 1910 года летчиками периодически себя называли сами авиаторы. Так что писатели просто быстро подхватили удачный термин, уже возникший в русском языке".

Это еще одно подтверждение того, что прямое влияние, которое будто бы оказывает литература на реальную жизнь — это миф. На самом деле литература отталкивается от реальной жизни (и насколько далеко от нее уходит — зависит от силы толчка). А миф выдуман писателями, которые хотели преувеличить значение литературы в частности и искусства в целом для жизни человека. То есть фактичекски занимались маркетингом. Примеров такого мифотворчества можно привести множество. А вот пример писательской честности мне известен только один - Оскар Уайльд. В предисловии к "Портрету Дориана Грей" он написал "Всякое искусство совершенно бесполезно". А потом развил эту мысль в письме:

"Дорогой сэр.
Искусство бесполезно, потому что его цель – лишь создавать настроение. В его задачу не входит ни поучать, ни как-либо влиять на поступки. Оно великолепно в своей стерильности, и его стерильность неотделима от доставляемого им удовольствия. Если созерцание произведения искусства побуждает к какой-либо деятельности, это значит, что либо произведение весьма посредственно, либо созерцающий не сумел оценить его во всей художественной полноте.
Произведение искусства бесполезно, как бесполезен цветок. Ведь цветок распускается ради собственного удовольствия. Мы получаем удовольствие в тот миг, когда любуемся им. И это всё, что можно сказать о нашем отношении к цветам. Конечно, кто-то может продать цветок, получив, таким образом, пользу от него, но это не имеет никакого отношения к цветку. Это не часть его сущности. Это случайность. Это неправильное использование."

Так что, согласно Уайльду, распространение мифов о значении литературы для жизни общества — это просто попытка продать цветок подороже.

Над этим мифом знатно поиздевался Эренбург в "Хулио Хуренито". В этом романе герой рассказывает о единственном известном ему случае воздействия литературы на жизнь: 

"...Мой юный друг Э., русский, с которым я посоветовался, сообщил мне о факте исключительном и в известной степени уничтожавшем мои сомнения. Оказывается, в России живет поэт (фамилию его я, к сожалению, не запомнил), который написал следующее стихотворение:

Хочу быть дерзким!

Хочу быть смелым!

Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочу упиться роскошным телом,

Хочу из грудей венки свивать!

 Э. утверждает, что, когда в городе Царицыне какой‑то военный писарь продекламировал это четверостишие горничной, бывшей к роману с ним отнюдь не подготовленной, оно возымело столь решающее действие, что горничная сама начала поспешно расстегивать платье. Это важное сообщение показывает, что для поэзии в современности есть некоторые возможности".

Короче, это я все о том, что "контрамоция" Стругацких — единственный известный мне случай прямого воздействия литературы на язык. Но много ли нас, знающих это слово? И, подозреваю, нас становится все меньше и скоро не останется вовсе. Не думаю, что новые поколения читают Стругацких…

Собственно о сериале — как-нибудь в другой раз.