О Семене Ботвиннике
(продолжение)
Уже после того, как написал о Ботвиннике, всплыли две детали. Одну я вспомнил сам, другую мне напомнила Женя.
Во-первых, Ботвинник был, насколько я понимаю, последователь социалистического реализма. Поэтому в своем творчестве он не ударялся в чуждый этому методу субъективизм. И его характеристика, которую он дал в своей миниатюре однокурснику Леве Шранцу — это не субъективная оценка личных качеств Шранца, а вывод, сделанный на основании фактов, причем будущим врачом. Я бы сказал - диагноз.
Дело в том, что, как я вспомнил, Лева Шранц, рассказывая о своем визите в Днепропетровск в качестве ленинградского курсанта, упомянул обязательное посещение многочисленных тамошних родственников. Естественно, у всех этих родственников его кормили. И, естественно, отказаться было невозможно — не поняли бы и обиделись. В результате Лева Шранц в течение всего пребывания в Днепропетровске постоянно переедал, причем пища, как водится, была жирная, так что он все это время страдал поносом. Именно этот факт и отразил социалистический реалист Ботвинник в своем произведении.
Во-вторых (и как это я мог забыть!), Женя напомнила мне, что история про Ботвинника имеется в книге любимого писателя нашей семьи Сергея Довлатова "Соло на ундервуде". История короткая, поэтому я воспроизведу ее полностью.
Как вы думаете, это — подсознание?
Как я уже сказал, Довлатов — любимый писатель нашей семьи. Мы, то есть Ада, Женя и я, любим все, что он написал. Без исключения. Меня восхищает легкость Довлатова. Когда читаешь любую из его историй, то создается полное впечатление, что человек вспомнил какой-то эпизод и тут же быстренько изложил воспоминание на бумаге. Просто, безыскусно. Только потом я узнал, какую колоссальную работу Довлатов проделывал над своими текстами. Дело в том, что у Довлатова в любой фразе нет двух слов, которые начинались бы на одну букву. Я когда прочитал об этом — не поверил. Стал проверять. Довольно долго брал наугад любую фразу из любой книги — и через какое-то время убедился, что все правда. Я просто даже представить себе не могу, сколько нужно работать, чтобы написать длинный текст с таким жестким ограничением, и чтобы при этом текст выглядел совершенно естественно, будто человек рассказал какую-то историю, а потом записал ее. Кстати, Довлатов любил устные рассказы, и я прочитал, что эти рассказы, которые и выглядели как импровизации, он тоже готовил самым тщательным образом.
При этом все истории, которые рассказывает Довлатов, выглядят абсолютно правдоподобными. Тем более, что, как и в случае с Ботвинником, в своих историях он сплошь и рядом называет фамилии реальных людей. Но что Довлатов писал не мемуары (хотя и мемуары бывают разной степени точности, мягко говоря), а художественные произведения, в которых невозможно отделить подсмотренную и подслушанную правду от авторского вымысла, я понял еще когда впервые прочитал в 1993 трехтомник Довлатова (к которому через несколько лет присоединился и четвертый том) в черно-белом переплете. После того, как прочитал два рассказа, в которых Довлатов описывает обстоятельства знакомства со своей будущей женой. Жена одна и та же, но истории в двух рассказах абсолютно разные. Причем обе — с мельчайшими подробностями, которые придают рассказу полную достоверность. И еще я услышал как-то по ленинградскому телевидению (хотя, наверно, уже по петербургскому) телевидению интервью с двоюродным братом Довлатова. Этот двоюродный брат появляется во многих рассказах. Истории, которые Довлатов рассказывал про него, выглядели несколько фантастично, но при этом абсолютно реалистично. "Кусок жизни", как сказано в одном из рассказов Джека Лондона. Так вот, этот двоюродный брат сказал, что после прочтения очередного довлатовского рассказа о себе звонит в Америку и кричит в трубку: "Брат, ты сволочь! Ты же все врешь!"
(продолжение следует)