Читая Минкина

Постскриптум

С утра бросился было писать о происходящем в России, но не стал. Пока что трудно понять, что реально происходит. И уж совсем непонятно, за кого "болеть" в этой ситуации — за жуликов и воров, находящихся у власти, или за бандита, к власти рвущегося. Как говорится, оба хуже…

Так что сегодня займусь текстом, о котором думал последние дни.

Я уже писал о нашей учительнице литературы в 8-ом классе, Зинаиде Афанасьевне Рождественской. Тогда я, в частности, написал: "О «Слове» Зинаида Афанасьевна (мы звали ее «Кочерыжка») говорила эмоционально и увлеченно. Все последующее было казенным, скучным, отбивающим интерес к тому, что мы «проходили» - хотя книги-то были великие".

Но, когда думал об "Онегине", вспомнил еще один случай, когда Кочерыжка проявила сильные эмоции. В целом про "Онегина" она говорила нудно и неинтересно, но очень зажглась, когда дело дошло до первого объяснения Татьяны и Онегина. Тогда мы просто удивлялись, чего это она так вдруг разошлась. Сегодня, задним числом, полагаю, что в этом было что-то личное, какая-то история из времен дореволюционной юности Кочерыжки. Про Онегина в этой сцене она говорила прямо с ненавистью. Возмущалась тем, как он играет чувствами Татьяны. Как она сидит и, наверно, толком и не понимает, что он говорит. Какие-то слова сквозь гул в ушах… Такое действительно бывает, знаю по своему опыту… И вдруг она слышит — уж это-то слышит: "Я вас люблю…" - и сразу, конечно, "счастье было так возможно". Но коварный Онегин тут же лишает ее проснувшейся было надежды: "Любовью брата…" И тут же снова вроде как опять пробуждает надежду: "А может быть, еще нежней". Короче, играет как кошка с мышкой. Это ведь пушкинский образ, в окончательный текст не вошло, но в черновиках сохранилось:

"Как резвый баловень служанки

Анбара страж усатый кот
За мышью крадется с лежанки
Протянется, идет, идет
Полузажмурясь, [подступает]
Свернется в ком хвостом играет
Расширит когти хитрых лап
И вдруг бедняжку цап-царап".

Короче, подлец, сознательно и умело играющий чувствами бедной влюбленной девушки.

Потом Кочерыжка успокоилась и в дальнейшем несла ту же занудятину…

А мне вот теперь уже подумалось — откуда у Пушкина взялось это "любовью брата" — не из Шекспира ли?

Когда Пушкин писал "Онегина", он знал пьесы Шекспира. Уже во второй главе появляется фраза "Бедный Йорик", к которой сам Пушкин дал ссылку на Шекспира и Стерна. Пушкин в ту пору не знал английского, но в 1821 году вышло собрание пьес Шекспира в переводе на французский, и Пушкин этот перевод читал. Так вот, у Шекспира Гамлет, как бы оправдываясь перед Лаэртом за свое свинское поведение по отношению к Офелии, говорит

Я любил

Офелию, и сорок тысяч братьев
И вся любовь их – не чета моей.

Кстати, у меня всегда вызывало недоумение поведение Гамлета по отношению к Лаэрту. И здесь, у гроба, с этим абсолютно неуместным сравнением кто больше любит и страдает и позже, ближе к финалу, когда Гамлет приносит Лаэрту странные извинения:

Прошу во всеуслышанье, при всех,

Сложить с меня упрек в предумышленье.
Пусть знают все: я не желал вам зла.
Ошибкой я пустил стрелу над домом
И ранил брата.

Ничего себе — "не желал зла", "ошибка". Это после того, как убил отца, прокомментировав случившееся словами: "Прощай, вертлявый, глупый хлопотун!", и довел оскорблениями, причем публичными, сестру до безумия и самоубийства И теперь как ни в чем ни бывало просит прощения, заявляя одновременно "Гамлет ни при чем"… Прямо как Дуремар какой-то.

А красивые слова о любви к Офелии — это пафосная и фальшивая попытка самооправдания, совесть-то мучает. Но если она действительно есть, то ее-то красивыми словами не обманешь.

Об этом любимое мое стихотворение Цветаевой "Диалог Гамлета с совестью":

— На дне она, где ил
И водоросли… Спать в них
Ушла, — но сна и там нет!
— Но я её любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
‎— Гамлет!

На дне она, где ил:
Ил!.. И последний венчик
Всплыл на приречных брёвнах…
— Но я её любил
Как сорок тысяч…
‎— Меньше,
Всё ж, чем один любовник.

На дне она, где ил.
— Но я её —
‎(недоумённо)
‎— любил??