Это развернутый ответ на вчерашний комментарий Матвея на мое вчерашнее же сообщение.
По поводу времени написания этой песни.
Когда я пытался найти "Мы дети двадцатого века в интернете", я наткнулся на цитату из "Трех товарищей" Ремарка. Мне кажется несомненным, что автор песни держал эту цитату в голове, когда сочинял свой текст. Совпадение почти дословное.
"До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведет к хорошему концу".
Ремарк не забыт и сейчас — только что в США вышла очередная экранизация "На Западном фронте без перемен". Но в дни нашей с Матвеем юности/молодости Ремарк в СССР среди читающей публики был просто бешено популярен. Сейчас-то, столько лет спустя, я эту фразу из "Трех товарищей" забыл, но тогда тексты Ремарка были у всех на слуху. Не помню, опять-таки, где именно, но в какой-то книге из разряда "молодежной прозы" времен хрущевской оттепели междуделом один из героев спрашивает другого "Как по-твоему, Жоан — сволочь?" - причем без всяких авторских пояснений, читателю и так должно быть ясно, что имеется в виду Жоан из "Триумфальной арки" Ремарка…
Я сейчас посмотрел в интернете - "Три товарища" были опубликованы в СССР в 1958 году. Причем этот роман входит в список "8 книг, которыми восхищались шестидесятники". Список составлен неведомой мне Марией Смирновой, но, как мне кажется, он вполне точен. Найти эту публикацию можно здесь: https://daily.afisha.ru/pokolenie/5770-8-knig-kotorymi-voshischalis-shestidesyatniki/ Здесь даны достаточно подробные комментарии по поводу этих 8 книг.
Я ограничусь тем, что оглашу весь список, добавив личные комментарии.
Франц Кафка "Процесс и рассказы! — 1965 год. Мне как-то удалось раздобыть и прочитать эту книгу, про купить и речи не было, насколько я помню, на книжном черном рынке этот маленький томик стоил 70 рублей. У меня после института зарплата была 80 рэ…
Эрнест Эемингуэй И восходит солнце (Фиеста)». Эта книга была опубликована в СССР еще в 1939, но после этого Хемингуэя не публиковали, и я прочитал этот роман в "черном двухтомнике", который вышел в 1959, и роман меня тогда потряс. Так же, как и "По ком звонил колокол", который я прочитал попозже на английском — было такое издание в СССР ,и я его купил в Доме книги раньше, чем мне попалось советское издание. Фразу "Хвост мула у Фолкнера дороже всех взорванных мостов Хемингуэя" я прочитал гораздо позже у Аксенова, да, пожалуй, я с ней и не согласен, хотя, когда прочитал Фолкнера, стал ценить его гораздо выше "Хэма".
Рэй Бредбери "Марсианские хроники" (1965). Эту книгу я тоже прочитал по-английски раньше, чем по-русски, купил за трешку томик в букинистическом магазинчике, который был слева от магазина подписных изданий" на Литейном (вход был общий, но "подписные" были справа, а "бук" - слева). Как это было здорово…
Джером Дэвид Сэлинджер "Над пропастью во ржи" (1967). Как я восхищался Сэлинджером, когда его стали печатать в СССР. Правда, рассказы нравились мне все же больше, чем "Над пропастью", да и перевод Райт-Ковалевой мне перестал нравиться после того, как я прочитал оригинал…
Александр Солженицын "Один день Ивана Денисовича" (1962). "Ивана Денисовича" опубликовали сперва в "Новом мире", а потом — в "Роман-газете", где тиражи были чуть ли не миллионные. Эту книгу действительно читала вся страна — во всяком случае, та часть страны, которая вообще книги читала. Помню, как спорили мы по поводу "Ивана Денисовича" с Гутманом и Филатовым; я упрекал Солженицына в том, что у него не показаны настоящие большевики- ленинцы, Леня и Юра Солженицына защищали. Правы были они, как я осознал потом, они явно раньше, чем я, избавились от шестидесятнических иллюзий, которые были еще тогда у меня.
Александр Твардовский "Теркин на том свете" (1963) Поэма была впервые опубликована в "Известиях". На меня особого впечатления тогда не произвела. После "Ивана Денисовича" это выглядело довольно беззубо, да и стихи мне просто не понравились, как не нравился (за исключением отдельных мест) изначальный "Теркин". Твардовского я ценю за его "Новый мир", а поэт, на мой взгляд, он был неважный…
Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита" (1966). Это была настоящая "бомба". Просто потрясение. Как-то мы раздобыли журналы "Москва", в котором был напечатан роман, и читали, чуть ли не вырывая журналы друг у друга; немного позже я где-то раздобыл ротапринтную копию. Наверно, "Мастер" — одно из сильнейших моих потрясений от литературы — оно возникло, когда я дошел до строчек "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат" и сохранилось на всю жизнь. Тут ведь надо еще учесть мое тогдашнее перманентное восхищение личностью Христа…
Таков этот список, и включение в него "Трех товарищей" кажется мне вполне обоснованным. Поэтому я думаю песня, происхождение которой не могу вспомнить, могла быть написана именно тогда, в 60-е. Потом популярность Ремарка пошла на убыль.
Что касается слов Матвея о чрезмерной радикальности строчек, которые я помню, для 60-х, то сопоставление с опубликованным стихотворением Евтушенко мне кажется неправомерным. По сравнению с другими неподцензурными песнями, которые крутили в ту пору на магнитофонах, эти строчки кажутся достаточно безобидными, достаточно общими, общечеловеческими (особенно если считать первоисточником Ремарка), во всяком случае, в них отсутствует прямое поношение советской власти с прямым указанием на руководителей страны, как, скажем, у Кима в его "антисоветских" песнях.
А ведь был еще менее известный Нахамкин с его "Мы всю Америку оденем в галифе"… Так что радикализма, по-моему, вполне хватало в ту пору.
Да, Ремарк был очень популярен в СССР в послевоенные годы. Ярый пацифист, убежденный и страстный противник любых вооруженных столкновений, он как никто умел отобразить ужас, жестокость и бессмысленность войны в своих романах.
ОтветитьУдалитьПрочла Ваш текст и сразу вспомнилась одна из героинь фильма "Москва слезам не верит", лимитчица Людмила, которая ради того, чтобы смыть с себя клеймо неотесанной провинциалки, удачно выйти замуж и стать полноправной москвичкой, отстояв смену на хлебозаводе, спешила в библиотеку, предварительно нацепив бесполезные очки для придания образа интеллигентной девушки, а в метро читала (или делала вид, что читает) книгу. И когда, желая познакомиться, к ней подсел молодой человек, будущий муж, и спросил, что она читает, девушка показала обложку - Ремарк, "Три товарища". "Странно, ее сейчас читает вся Москва!", добавила Людмила в ответ на признание парня, что он эту книжку не знает. Наверняка Ремарка в те годы читала не только столица, но и вся страна. Его пацифистские убеждения были созвучны любому советскому, пережившему ужасы войны и послевоенных лет и мечтающему о мире. Сценарист Валентин Черных, родившийся в 1935-м и бывший ровесником своих героинь, это прекрасно знал, потому и вставил в эпизод с книгой именно роман Ремарка. Примета времени...
Сейчас, как Вы правильно заметили, популярность Ремарка вышла на новый виток. Во всем мире, но не в России, увы. Уж слишком правда о войне в его романах колет глаза российской политической верхушке. Поэтому я не удивлюсь, если книги Ремарка в скором времени будут запрещать, изымать из магазинов и библиотек, а возможно даже сжигать как в фашистской Германии. И этому я уже не удивлюсь...
"Передовые газет были ужасны – лживые, кровожадные, заносчивые. Весь мир за пределами Германии изображался дегенеративным, глупым, коварным. Выходило, что миру ничего другого не остается, как быть завоеванным Германией. Обе газеты, что я купил, были когда–то уважаемыми изданиями с хорошей репутацией. Теперь изменилось не только содержание. Изменился и стиль. Он стал совершенно невозможным.
Я принялся наблюдать за человеком, сидящим рядом со мной. Он ел, пил и с удовольствием поглощал содержание газет. Многие в пивной тоже читали газеты, и никто не проявлял ни малейших признаков отвращения. Это была их ежедневная духовная пища, привычная, как пиво.
... Они вовсе не были перекроены все на один лад, как я представлял раньше. В купе входили, выходили и снова заходили люди. Чиновников было мало. Все больше простой люд – с обычными разговорами, которые я слышал и во Франции, и в Швейцарии, – о погоде, об урожае, о повседневных делах, о страхе перед войной.
Они все боялись ее, но в то время как в других странах знали, что войны хочет Германия, здесь говорили о том, что войну навязывают Германии другие. Как всегда перед катастрофой, все желали мира и говорили только об этом...
Он стоял перед толпой и орал о праве на завоевание всех немецких земель, о великой Германии, о мщении, о том, что мир на земле может быть сохранен только в том случае, если остальные страны выполнят требования Германии и что именно это и есть справедливость."
Эту цитату постили на Эхе в начале марта прошлого года, перед самым закрытием. И мне было удивительно, до чего мысли героя книги созвучны моим. Я так же наблюдала за людьми, которые ели, шутили, смеялись, как будто ничего не произошло. А для меня весь мир перевернулся...
Здравствуйте, Лена.
ОтветитьУдалитьОчень рад, что вы объявились ждесь после долгого перерыва.
О популярности в 50-60-е вы-то по возрасту можете судить по косвенным признакам - по фильму и т.д., а я по моему возрасту помню все это по личным впечатлениям. В ту пору Ремарк был невероятно популярен, из иностранных авторов по популярности с ним мог соперничать разве что Хемингуэй. И популярны были именно его "пацифистские", антинацистскеи романы - "На Западном фронте", "Три товарища", Триумфальная арка", в мегьшей степени, пожалуй, "Возвращение". А чисто "любовный" роман "Жизнь взаймы" прошел если не незамеченным, то, во всяком случае, не стал важным событием литературной жизни (это, конечно, по моим ощущениям). Хотя дело тут не только в пацифизме, но и в том, что книги Ремарка читаются достаточно легко (я не про сожержание, а про стиль). "Биллиард в половине десятого" Белля вышел почти тогда же, когда "Три товарища", в 1959 году. Но "Биллиард" бы несравненно менее популярен. Это "трудное" чтение. Обычно я книги, которые нравятся, читал запоем, не отрываясь, а когда читал "Биллиард", приходилось делать установки, я просто уставал от чтения, чего со мной до того никогда не бывало. Позднее я столкнулся с тем же самым, когда начал читать Фолкнера... А прямых запретов и, тем более, сожжений книг Ремарка, думаю, все же не будет. Достаточно не печатать... Думаю, сегодняшние молодые Ремарка просто не знают.